Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

– Что ж, твоя правда, – согласился Святослав. – В Писании сказано, что чистые сердцем узреют Бога. Коль увидишь Его, попроси, чтоб отвратил Он от Руси набеги половецкие.

* * *

В дальнейший путь вниз по Днепру ладья новгородцев двинулась вместе с большим купеческим караваном. В том караване были ладьи из Киева, Смоленска, Чернигова; были также суда греков и генуэзцев. Двадцать кораблей, словно стая белокрылых птиц, растянулись на стремнине широкой вольной реки.

Впереди караван подстерегали грозные днепровские пороги, преодолеть которые можно было только по суше, волоком перетаскивая ладьи, на спине перенося товары и снедь. У порогов торговые караваны часто подстерегали орды степняков. Торговые гости для них желанная добыча. Поэтому купцы старались скопом преодолевать опасное место.

Каждое утро Анфиска упражнялась в стрельбе из лука, пуская стрелы в обитый войлоком деревянный щит, прикрепленный к мачте. Наставниками Анфиски были Василий и Худион, самые лучшие стрелки во всей дружине. Скоро нежные девичьи руки научились ловко управляться с тугой тетивой и метко посылать оперенные стрелы точно в цель, вызывая одобрительные возгласы ратников.

Но Анфиске этого было мало. По вечерам она с упорством метала ножи в тот же самый щит. Этому мастерству ее обучал Фома, одинаково хорошо кидавший ножи в цель и правой и левой рукой. Упорная Чернавка взялась было и за копье, но, как оказалось, ее руке недоставало силы, чтобы метнуть сулицу на нужное расстояние.

Однажды после очередного меткого броска ножом, когда даже Фома восхищенно присвистнул, Анфиска горделиво обратилась к Потане:

– Что, друг Потаня, гожусь ли я в воины?

Потаня помолчал и негромко ответил:

– Вот когда сможешь, Анфиса, лишить жизни человека ножом ли, стрелой ли, копьем ли – все равно как, – тогда и будет видно. Пока же все это удальство, не более. Уметь метать нож и уметь убивать – не одно и то же.

Чернавку такой ответ Потани немного озадачил и настроил на томительные размышления. И впрямь, сумеет ли она своей рукой оборвать чью-то жизнь?

– Коль ты не прикончишь врага, значит, он тебя прикончит, – жестко сказал Анфиске Фома.

– А у тебя самого рука дрожала, когда ты приканчивал своего первого недруга? – спросила Чернавка, пытливо глядя Фоме в глаза.

Фома ответил откровенно, как всегда:

– Сердце дрогнуло слегка, а рука нет. Было мне тогда всего шестнадцать лет, и гнался я за одним очень лихим конокрадом. Догнал и убил его в рукопашной схватке. После несколько дней мне казалось, что чужая кровь у меня на ладонях.

Все купцы в караване знали, что на красной ладье плывут воины Христовы, что с благословения епископа новгородского двинулись они в свой далекий путь. Поэтому, когда караван подошел к порогам, буслаевской дружине уступили место впереди.

Вытянули новгородцы из реки свой корабль, поставили его на катки и поволокли по утоптанному степному шляху. Все пожитки и оружие оставили на судне, поскольку по равнине ладью даже с грузом тащить волоком легче.

Следом за новгородцами тянули волоком свои суда все прочие торговые гости. Волок протянулся без малого на полторы версты. Горячее солнце поднялось к полудню, перевалило за полдень и свалилось в багрово-пурпурную закатную дымку, а люди продолжали без роздыха свой тяжелый труд. К ночи ладьи нужно непременно спустить на воду, а то, не дай Бог, нагрянут в сумерках коварные степняки, беды не оберешься!

Спустив на воду свой корабль, новгородцы стали помогать тянуть идущее следом судно. Это был неписаный закон: выбрался сам, помоги другому. Когда вторая ладья коснулась днищем воды, люди с нее тоже оказали помощь следующей за ними ладье. Так продолжалось, пока все двадцать ладей не преодолели сухой путь.

На речном берегу запылали костры. Запахло жареным мясом и душистым дымком щей. Нет ничего приятнее после тяжких трудов сытно поесть и завалиться спать под высокими августовскими звездами.

Анфиска, наравне со всеми тащившая корабль, всю ночь проспала как убитая между Фомой и Потаней. На следующий день у нее болело все тело, особенно ныли спина и плечи.

– Лоханный и Островной пороги мы миновали, – молвил Яков Залешанин, – впереди еще один опасный порог – Богатырский Забор.

– О! – простонала Анфиска. – Опять начинается маета!

– Нет, милая, – кормчий с усмешкой покрутил смоляной ус, – маета начнется чуть подале, перед Разбойным порогом. Его еще называют Ненасытцем.

Волок у Богатырского Забора протяженностью был меньше версты, его преодолели довольно быстро. Далее следовал порог под названием Звонец; быстротекущая днепровская вода с громким плеском струилась по камням, отсюда и название порога. Возле самого берега имелась узкая глубокая протока, по ней-то караван судов и проскочил звонкий и пенный порог.

И вот взору открылся грозный Ненасытец.

Вода в Ненасытце неслась с огромной скоростью и отвесно падала со скалистой гряды, запиравшей реку от берега до берега. Миновать такой порог можно было только по суше.

После ночевки на днепровском берегу купеческие ватаги опять взялись перекатывать ладьи посуху, благо повсюду валялись во множестве колоды и бревна, отполированные до блеска днищами кораблей. На этот раз насады пришлось тащить по берегу аж две версты.

Буслаевские дружинники уже сталкивали свой корабль на воду, когда раздался протяжный свист дозорного. Сигнал тревоги мигом прокатился по растянувшемуся на волоке каравану. Купцы, кормчие, кмети, гребцы и слуги торопливо облачались в кольчуги, у кого они имелись, подпоясывались мечами, разбирали копья и топоры, снимали с корабельных бортов щиты.

Из знойного марева степи вынырнули всадники.

Мелькали над высоким травостоем конские шеи и головы, фигуры наездников в островерхих шлемах. У некоторых всадников на шлемах трепетали лисьи хвосты.

Анфиска смотрела на Василия и Худиона, облачающихся в кольчуги.

– Кто эти всадники? – спросила она.

– Половцы, – ответил Худион.

– Дождались напасти, – проворчал Василий и быстро глянул на Анфиску: – Чего стоишь, облачайся в кольчугу! Чаю, не обойдется без сечи.

Анфиска бросилась к своему походному мешку и дрожащими от волнения руками принялась облачаться в воинский наряд. Фома и Пересмета помогали ей.

– На каждого лучника по щитоносцу, – командовал Василий. – Живее, други! Стрелы все берите. Копейщикам держаться купно. Анфиска, отдай свой щит деду Пахому. Он и Яков останутся на ладье, остальные ратники за мной. Живо!

Василий первым спрыгнул с кормы в мелководье у берега. За ним посыпались дружинники, поднимая высокие брызги. Гремели, сталкиваясь, щиты. Чавкала грязь под ногами.

Новгородцы, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами, устремились туда, где уже завязывалась битва. Несколько сотен половецких конников с гиканьем неслись на малочисленный отряд вооруженных людей, стоявших заслоном перед конной лавиной.