Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

Витязь и рад бы выполнить волю своей возлюбленной, да где же взять столько сокровищ?

Узнали про его беду сестры. Обратились они в реки, прибежали к Волхову и молвят: «Не кручинься, витязь! Бери наше приданое – жемчуга скатные, серьги янтарные, кольца и браслеты золотые! Ничего нам для тебя не жаль. Неси все это своей невесте!»

Поблагодарил витязь сестер. Обратился он в реку и понес корабли с сокровищами к Ладоге. Но своенравная девица велела своей служанке Неве тоже обернуться рекой и нести корабли с богатствами дальше, в Варяжское море. «Поглядим, – молвит, – что станет делать влюбленный витязь…»

Много воды утекло с тех пор. Постарел Волхов, а все несет и несет Ладоге корабли с дарами.

Потаня замолчал.

В молчании сидели вокруг него ратники. В глубокой задумчивости застыла подле Василия Анфиска, подперев кулачком румяную щеку. Может, о витязе Волхове она задумалась, а может, о чем-то своем.

Журчат за бортом водяные струи. Надутый ветром парус несет ладью на простор Ильмень-озера. Уже остались позади Рюриково городище и маяк на Перыни, что возле истока Волхова. Впереди раскинулась безбрежная ширь озера.

Над дальним лесом полыхает багровыми красками закат. Небеса на востоке отливают белесой голубизной. Чем становилось темнее, тем мрачнее и зловещее казались черные буруны волн. Толчки и удары водной стихии в корпус судна становились все сильнее.

Ветер крепчал.

Холодные брызги упали на лицо Анфиске. Девушка плотнее прижалась к Василию.

– Почто не пристаем к берегу на ночь? – робко спросила она.

Василий покровительственно обнял Анфиску за плечи.

– Ветер попутный, оттого и не пристаем.

– А коль ветер ладью перевернет?

– Тому не бывать, не бойся.

– На мель можем наскочить в темноте, – продолжала беспокоиться Анфиска.

– Ерунда! Глубина здесь большая.

Василий отправил Анфиску вниз под палубу. Там, среди тюков и бочек, ей устроили мягкую постель.

Чернавка завернулась в одеяло из беличьих шкурок и приготовилась ко сну, вдруг где-то рядом в темноте раздался хриплый кашель.

– Кто здесь? – негромко окликнула Анфиска.

– Да я это, – прозвучал из мрака сиплый старческий голос. – Пахомом меня кличут. Не пугайся, милая. Не гожусь я ни на что, поэтому здесь и укрываюсь.

«Вот и я не гожусь, а в поход напросилась, глупая!» – подумала Анфиска. Эта мысль привела ее в уныние.

Для нее только сейчас со всей очевидностью стали проявляться трудности предстоящего похода и коварство водной стихии. Однако она хотела быть рядом с Василием и добилась своего!

Утром, поднявшись на палубу, Анфиска увидела всю команду ладьи, спавшую вповалку кто где. Не спали лишь трое: Василий и Яков Залешанин на корме судна, и еще впередсмотрящий Фома.

Перешагивая через тела спящих ратников, Анфиска пробралась на корму.

– Раненько поднялась, красавица, – улыбнулся девушке кормчий.

– А вы что же, не ложились совсем? – Анфиска перевела взгляд с Якова на Василия. – Неужто всю ночь не спали?

– Мы привычные, – сказал Василий. – Тебе-то как спалось?

– Плохо спалось, – призналась Анфиска, – болтало сильно. Да еще дед Пахом кашлял всю ночь.

– Привыкай, милая, – промолвил Яков Залешанин. – На море еще не так болтать будет. Волны там о-го-го!

Анфиска прибрала растрепавшуюся косу и огляделась вокруг.

– Где мы?

– Проспала ты Ильмень-озеро, – ответил Василий. – Вон, видишь, мысок. За ним будет устье реки Ловать. Дальше по Ловати пойдем до самой переволоки в Днепр.

Вскоре проснулся Худион и стал будить дружинников. По Ловати предстояло идти на веслах.

– Тебе вместе с дедом Пахомом придется кормить все наше воинство, поскольку для тяжелой работы вы оба не пригодны, – сказал Василий Анфиске. – Будете оба ествой и питьем заведовать. Ты – старшая, ибо к такому делу привычная. Идем, я покажу тебе, что и где лежит в трюме.

Так Анфиска стала поварихой и судовой ключницей одновременно.

Ловать прошли за четыре дня. В верховьях Ловати ладью вытащили на берег и потащили волоком через лес к Днепру. Лес этот так и назывался – Волоковский.

Волок представлял собой широкую тропу, плотно утрамбованную многими тысячами ног. Каждый год на этом отрезке пути «из варяг в греки» обливаются потом судовые артели, перетаскивая на себе корабли и грузы из реки в реку.

Сначала волок тянется в гору, и нет ничего тяжелее этого труда, когда приходилось подкладывать под корабельное днище тонкие бревна, налегать на слеги, толкая неповоротливое судно вперед хотя бы на полсажени. Либо, впрягшись в лямки, тянуть ладью на особенно крутой склон. Тучи лесных комаров набрасываются на потные спины, шеи и плечи людей. Иной раз не выдержит кто-нибудь из артели, ругнется во весь голос, чтобы душу отвести, чаще же ядреная ругань так и висит в воздухе вместе со звенящими комариными стаями.

Дружина Василия вся измучилась, покуда втащила ладью на вершину холма. Там уже стояла на катках другая ладья из Пскова. Псковичи, сидя у костра, подкреплялись пищей, отдыхали перед очередным рывком. Они с удивлением разглядывали плащи новгородцев с нашитыми на них крестами.

К Василию приблизился осанистый купец в малиновом кафтане и желтых яловых сапогах. Взгляд его голубых спокойных глаз лучился любопытством.

– Бог в помощь, – сказал он и протянул руку Василию.

– Здравствуй, добрый человек, – ответил Василий, пожав протянутую руку.

– Судя по всему, вы – русичи, но плащи на вас вроде немецкие. Немцам служите, что ли? – спросил купец.

– Богу мы взялись служить, – сказал Василий, утирая пот со лба. – В Иерусалим путь держим. Слыхал о таком городе?

– Как не слыхать, – промолвил купец. – Стало быть, вы – крестоносцы. Чудно!

– Что же в этом чудного? – поинтересовался Василий.

– Епископ наш на проповедях рассказывал, будто люди латинской веры Антихристу служат и за это преданы анафеме патриархом Константинопольским. Более того, латиняне замыслили Гроб Господень в дар Сатане преподнести. Вот и бьются за него с сарацинами уже много лет. Впервые вижу, чтобы русичи в сем деле участвовали.

– Чушь молвит ваш епископ! – проворчал подошедший Потаня. – Папа римский и православный патриарх замирились давным-давно, ибо оба одному кресту поклоняются. И воинство Христово ими обоими благословлено.

Купец не стал спорить, представился только:

– Земославом меня зовут. До Киева путь держу.

Назвал свое имя и Василий.