Мужской стриптиз - Наташа Королева

– Марк, где ты, ты меня слышишь?

– Родная, я очень занят. Что случилось?

– Со мной – ничего. Ты можешь приглушить музыку? Что у тебя орет?

– Не могу, это клуб. У меня важная встреча. Я же сказал – приеду через четыре дня.

– Встреча в такое время? Марк, сейчас половина первого ночи.

– Настенька, ты что, меня проверяешь? Я скоро вернусь, мы поедем вместе…

– Почему ты мне ничего не сказал про Юлю?

– Про какую Юлю?

– Не притворяйся! У тебя память в тысячу раз лучше моей. Ты не сказал, что погибла Большак. Мы вместе начинали в Монреале. Это ведь ты привез ее из Ленинграда.

– Я не хотел тебя волновать, завтра у вас выступление…

– Что с ней? Почему? Как это вышло?

– Оохх… Подожди, я выйду, где потише. Настя, я только знаю, что она начала пить. Ее предупреждали, уговаривали, предлагали даже пройти курс лечения. Она не разбилась. Насколько мне известно, переела какой-то дряни…

– Из-за чего, Марк? Говори, не тяни! Я завтра утром сама позвоню в Канаду и все узнаю!

– Ну хорошо, раз ты так хочешь… Но я прошу тебя, только ты не волнуйся. Я сам знаю мало… Там что-то связано с ребенком. Кажется, у нее были два выкидыша. Кажется, она поругалась со своим парнем…

– Марк, ее выгнали, да? Она «переела дряни», потому что ее выперли из труппы? Или она отравилась, потому что не могла иметь детей после того падения? Ты ведь все знаешь, это твои люди, ты не можешь не помнить!

– Да, ее выгнали. Но ее дважды предупреждали. Я не могу заступаться за непредсказуемых людей.

– Марк, цирк для нее был всем… Марк, ты слышишь? Ты с кем говоришь, со мной или с кем-то в твоем чертовом кабаке?!

– С тобой. Родная, пожалуйста, не надо…

– Марк, я разговаривала с Лесей. Она мне рассказала про Юльку и ее семью. Ты же помнишь, она была сиротой, она никому там дома не нужна. У нее ничего не осталось, кроме наших ребят и этой работы… Леська мне сказала, что у Юльки случился выкидыш после падения, когда ей платили страховку. Ты мне тогда не рассказал…

– Ты что, меня обвиняешь? Она рисковала, это ее проблемы. С той страховки она и начала пить. Все, милая, не могу говорить, целую, скоро буду…

Рокот барабанов, смех и… короткие гудки.

Рокот барабанов, пляски ряженых, полеты ангелов и бесов, оранжевый серпантин, приклеенная улыбка, хор рукоплесканий. Обод точно попадает на канат, обод всегда попадает точно. Глаза под пиратской повязкой, орел или решка, карнавал, вечный цирковой карнавал.

Нет, Марк, я тебя не обвиняю… Хоть ты и повесил трубку. Хоть ты меня и не слышишь. Я даже не вспомнила тебе то унижение, которое испытала в первый раз, когда ждала в гримерке, пока ты выведешь ее через другой выход… Я приняла решение, что мне это показалось. Я не обвиняю тебя в том, что случилось с Юлькой, ведь каждый добровольно ставил подпись и добровольно отдался в карнавальное, счастливое рабство.

Я вот что думаю. Зачем мне это все – лимузин и наряды, афиши, аншлаги и вопли восторга? Зачем, если впереди лишь ровная плиточка на изумрудной лужайке?

Рита нанесла удар ниже пояса.

Впервые тем вечером она не ворвалась, как торнадо, а поскреблась в дверь любопытным котенком. До ее прихода он лихорадочно приводил в порядок себя и комнату. Отвернул к стенкам всех святых, детей и старушек, расстелил на бабкином ложе комплект ивановского льна, воткнул в кассетник крутую группу «Модерн Токинг» и выставил на табуретке подозрительно дешевую бутыль «Алазанской долины». Расстелил на полу газеты, прижал их банками с водой, а по центру комнаты с небрежной гордостью поместил свое главное приобретение – краски. Продавец клятвенно уверил Сергея, что лучшего набора в Москве не достать.

Едва Рита увидела коробку с красками, лицо ее приобрело выражение озадаченное и насмешливое.

– Ты хочешь, чтобы у нас кожа слезла? – в лоб спросила она. – Нет, это только ты мог придумать… Ты бы еще шаровую, для заборов прикупил.

Она покинула его, рассеяв аромат банных принадлежностей и неясных томлений. Спустя минуту вернулась с холщовой сумкой, там краски, кисти, мелки и прочий инструмент хранились в состоянии первозданного хаоса. Рита запахнулась в длиннющий халат, запрыгнула на постель и принялась объяснять, как правильно рисовать на человеческой коже.

– Вот сними футболку, – велела она, сама закутываясь все плотнее. – Вот сними, я тебе покажу… Ооой, какой ты… Как тебе так удается? Ты гири таскаешь?

– Гири тоже.

– Это же сколько гирь надо перетаскать? – Ее ноготь пустился в блуждания по его животу.

– Дело не в весе… – Сергей еще сохранял остатки связных мыслей. – Ты же занималась спортом, сама знаешь – нельзя прекращать. Я с детства мышцы приучил, не могу иначе.

– Ты сиди тихонько, а я буду рисовать. Увидишь, тебе понравится. Только не дергайся. Нет, лучше встань…

О, кажется, он и не сомневался, что понравится. Все, что она сотворит…

Рита выудила из мешка что-то тонкое, провела несколько быстрых линий, затерла влажной тряпкой, обмакнула кисточку.

– Не смотри на меня, чего уставился? Лучше я зеркало поставлю, вот туда смотри.

Стало получаться. Почти красиво.

– Руку наверх… Вот так, бицепс напряги… Ой, какой ты фактурный…

– Какой я? – Его левая, незадействованная рука, пустилась в самостоятельное плавание сквозь складки ее халата.

– Так, товарищ Кушко, прекратите хулиганить! – Однако не отстранилась, впустила его ладонь.

Наверное, что-то сдвинулось в ритме его сердца.

– Серега, что такое? Тебе не нравится? Посмотри, классный же ящер вышел! Посмотри на себя. Тут главное – поймать момент в движении, стой спокойно… А вот там не надо меня… ооох…

В одной руке – кисточка, в другой – мелок, сопротивление ослаблено.

– Какие… какие у тебя губы… ммм… Ну подожди же, дай закончить. Ты можешь полностью раздеться?

– Полностью не могу, есть проблемы.

– Я уже заметила твои проблемы. Ну, соберись же… Захохотали оба. Краска легонько стягивала кожу, ее прохладные пальцы стягивали брюки.

– Ты… ой какой славный… Ты без всего, очень предусмотрительно… Стой, не прикасайся ко мне, размажешь.

– Как же мне не прикасаться?

Она вывернулась. Пристроилась сзади. Влажная кисть на спине. Ее рука, как маленький пытливый зверек, с поразительной точностью отыскала то место, которое он никогда бы не доверил мужчине. Дракончик на груди подсыхал, шевелился в зеркале, на его правой груди она ухитрилась нарисовать глаз.

– Если будешь дергаться – оторву!