Авантюристка - Кэрол Нелсон Дуглас

– Думаете, речь об убийстве?

– Ле Виллар в этом не уверен. Похоже, английский адвокат, проживающий в Париже, убедил его в невиновности предполагаемого преступника. Кроме того, тело до сих пор не нашли.

– Что же тут расследовать?

Холмс издал короткий резкий смешок, столь напоминавший лай гончей, готовой вот-вот броситься в погоню:

– Вы ведь врач, Уотсон, а потому целиком полагаетесь на физические улики. Для меня же отсутствие трупа свидетельствует о преступлении с куда большей вероятностью, нежели его присутствие. Однако на поверку все может оказаться совсем не таким, как нам представляется – или должно представляться.

– Предполагаю, нечто подобное вы имели в виду, когда говорили о странном поведении собаки, расследуя исчезновение жеребца по кличке Серебряный.

– Предполагаете, значит? Полно вам, дружище. Уотсон предполагает, Холмс располагает. Зачем же я, спрашивается, читаю письма и принимаю посетителей, если каждое новое дело похоже на одно из предыдущих? Стало быть, преступления строятся по образцам? Что же, нужно всего лишь подогнать новые обстоятельства под выверенную схему?

– Вы прекрасно знаете, друг мой, что я имел в виду совсем не это. Я лишь хотел поинтересоваться, какие шаги вы предпримите, не имея возможности исследовать мертвое тело.

– Не беда. Займусь живыми и здравствующими. Особенно предполагаемой убийцей, мадам Монпансье, доселе ничем себя не запятнавшей женщиной. Исчезнувшей девушке она приходится тетей.

– Ее подозревают в убийстве собственной племянницы? – удивился я.

– Во Франции преступники ушли далеко вперед. – Холмс довольно потер руки. – Откровенно говоря, смена обстановки может пойти мне на пользу. К тому же любопытно взглянуть, как у ле Виллара продвигается работа над переводом моих монографий. Пора отправляться в плавание! Пусть и всего лишь через Канал. Жаль, что вы сейчас заняты врачебной практикой.

– Мой кредитор считает иначе, – сухо отозвался я. – Но вот что я вам скажу: как человека, полагающегося на физические улики, меня очень радует, что вы вновь в приподнятом настроении, дружище. Осмелюсь заметить, что, будь вы моим пациентом, я бы непременно посоветовал вам отправиться в небольшое путешествие за границу.

– Ага! Значит, Уотсон не только предполагает, но и одобряет! С вашего благословения завтра же и отправлюсь. Не хочу столь скоро разрушать ваши надежды, но, боюсь, едва ли я вернусь с рассказом, достойным ваших литературных стараний. Все эти зарубежные преступления почти всякий раз оказываются запутанными и однообразными. Главная роль в них отводится гордыне. Больше подойдет для оперы, нежели для вашей черствой журналистики.

– Помилуйте! Я бы никогда не сказал такого о своих отчетах.

– Хм-м-м… Судя по тому, что пишут в газетах, на первую полосу попадают одни лишь мелодрамы. Возьмем хотя бы сообщения об убийствах в Уайтчепеле. По сравнению с ними исчезновение Монпансье достойно лишь сноски даже в ваших рассказах о моих похождениях.

– Должно быть, ваше мнение основано на дедукции.

– Господь с вами, Уотсон! Нет здесь никакого разумного основания. Именно поэтому я должен ехать во Францию, хотя, кажется, мое последнее высказывание звучит несколько противоречиво. Подайте, пожалуйста, расписание вокзала Ватерлоо. Подобно тому, как ребенок вынужден ползать, прежде чем сделает первые шаги, даже величайший сыщик-консультант должен ехать поездом, а уж потом пойти под парусом… точнее, помчаться на всех парах.

– Наконец-то уезжаем из Парижа! Как здорово! – воскликнула Ирен, лишь только наш поезд отправился с мрачной грузовой станции навстречу южному французскому солнцу.

– Почему? – спросила я.

Годфри ответил за супругу:

– Нам не стоит попадаться на глаза ле Виллару: скоро тот поймет, что мы куда лучше него осведомлены об исчезновении племянницы Монпансье и все это время скрывали от него важные сведения. В любой стране стражи порядка терпеть не могут подобных инцидентов.

– И нельзя забывать про Луизу, – добавила Ирен. – Не думаю, что ей угрожает опасность, пока она со своим возлюбленным, но все может измениться в одночасье. Ведь совсем недавно ее похитили и подвергли жестокому обращению, и пока мы не выясним причины… – Примадонна замолчала и беспокойно заерзала на сиденье, обитом плюшем цвета бургундского вина.

Я не очень понимала, как бегство Луизы в Монте-Карло – очевидно, попытка разузнать подробности смерти отца – поможет нам в расследовании дела, но довольствовалась хотя бы тем, что мы уезжаем из Парижа. Слишком уж он для меня французский.

Поезд мчал нас на юг, минуя тихие плодородные земли, окаймленные водами Луары, Сены, а чуть дальше и Роны. Нам предстояло преодолеть добрых четыреста миль – почти столько же, сколько проехали мы с Ирен полтора года назад, спасаясь от короля Богемии. Я прислонилась к мягкой спинке сиденья, устремив взор на мирные деревенские пейзажи, мелькавшие в окне вагона. Даже города, что мы проезжали, казались погруженными в глубокий сон: неброские, но довольно знаменитые поселения, прячущиеся в глубине страны, как упавшие с дерева яблоки прячутся в траве, – Дижон, Лион, Авиньон и Арль. Наконец мы добрались до Марселя, шумного средиземноморского порта. При виде столь неприятного места меня охватила нервная дрожь.

Меня терзали мрачные предчувствия при одной только мысли о том, что Казанова и Люцифер остались под присмотром Софи. Не то чтобы наша служанка была нерадивой, но ей ни за что не совладать со столь коварными хитрецами, каждый из которых был архидемоном своего вида. Едва ли я, конечно, тосковала по адской свите, но привыкла относиться с большой ответственностью к своим подопечным, в особенности к Ирен Нортон, урожденной Адлер.

Погрузившись в раздумья, примадонна наблюдала, как на подъезде к станции железнодорожное полотно ветвится на две пары рельс и постепенно исчезает из виду. Конечно, она беспокоилась за мадам Монпансье, которой придется в одиночку отвечать на ложные обвинения. Годфри, казалось, тоже думал о чем-то своем, уставившись в пустоту серыми, блестящими как сталь глазами. Указательным пальцем он рассеянно поглаживал усы, чего я прежде никогда за ним не замечала.

Как ни странно, события последних дней взволновали моих друзей куда больше, чем мне представлялось. Каждый вел себя в столь несвойственной ему манере, что не замечал рассеянности другого. Вот потому-то мне и нравилось играть при них роль стороннего наблюдателя: одна лишь я была способна на непредвзятые суждения.

Сегодня, однако, моя традиционная объективность сменилась наслаждением сельскими видами, открывшимися взору по дороге в Монте. В глубине души я лелеяла надежду, что Монте-Карло окажется столь далеким от зловещих татуировок, утонувших моряков и таинственных букв, что Ирен перестанет наконец вмешиваться в дела полиции – уж очень подруга любила соревноваться со стражами порядка. Правда, у судьбы с моими надеждами отношения как-то не складывались.