Пророчество огня - Алена Ромашкова

очках, одетый в казуальном стиле, но без пресловутой неряшливости программистов. В нем не было ничего из клишированного образа сисадмина: стильный приятный парень с красивой фигурой и добрыми глазами. Старше меня всего на год, Максим хорошо вписался в мою жизнь. Он не претендовал на то, чтобы ее изменить, но упрямо пробивал в ней место для себя. Мы встречались год. И вот, я приняла его предложение замужества.

Что случилось в промежутке между приходом визажиста в мою благоустроенную квартиру в стиле «лофт» и моим пробуждением в этой подвальной темноте, я не помню.

Воспоминания отрывками подкидывали мне разные картинки светлого прошлого. Вот, я с мамой Максима Натальей Ивановной выбираю платье из каталога. Именно она настояла, чтобы мы заказали свадебное облачение в Италии у одного известного бренда, потому что «свадьба бывает один раз в жизни». Что ж, несмотря на отрицающую этот устаревший тезис реальность, я была согласна с ней. Согласна с тем, что «один раз и на всю жизнь», а не с тем, чтобы отдать сотни тысяч рублей за белое кружево для платья на один день. Такие деньги я готова потратить только на качественное снаряжение для походов. Впрочем, мои возражения Наталье Ивановне были неинтересны, и я смирилась. Платье было заказано и по получению идеально подогнано по фигуре. Примеряя его, я чувствовала себя принцессой из детской сказки или героиней любовного средневекового романа.

* * *

Стоп. А во что я одета? Почему-то мне только сейчас пришла в голову мысль пощупать не окружающие стены, а саму себя. Медленно и с затаенным страхом перед предстоящими открытиями я провела рукой по своей груди. Нащупав рукой венецианское кружево, покрылась испариной осознания — все случилось в день свадьбы. А вот обуви на мне не было: мои белые лодочки канули в лету. Вопрос — вышла ли за Максима, я попробовала решить поиском обручального кольца на пальце. Его не было, но это могло означать и то, что похитители его сняли.

Больше ничего вспомнить не получилось. Мысли натыкались на какую-то преграду, возможно, от посттравматического шока, отскакивая и выдавая размытые флешбеки, не имеющие отношения к делу. В голове вставал образ какого-то высокого голубоглазого брюнета, с грустью и осуждением смотрящего мне в глаза. Не помню этого человека. Поэтому либо он появился в моей жизни в ее забытый кусок, либо у меня начинается бред.

Дальше я расслабилась, и позволила мыслям течь туда, куда им хочется. А хотелось им к Елене Петровне Павловой, моей любимой ласковой мамочке, которую я, дочка-интроверт, редко подпускала к себе и с которой совсем не делилась сокровенным. Папа, Андрей Викторович Павлов, у меня тоже замечательный, но он, как и я, вещь в себе — чем меньше к нему лезут в душу, тем ему легче жить. Бедная моя мама — всю жизнь живет с двумя ледышками. Она очень радовалась, что я смогла найти себе мягкого и доброго мужа. Мама всегда говорила, что у детей должен быть хотя бы один теплый родитель, и предполагала, что в моей семье это будет Максим.

Как я жалела сейчас, что не умела радоваться всему, что подарила мне судьба. Относилась как к само собой разумеющимся вещам. Не говорила маме, что ее люблю, Максиму — как мне с ним повезло, Лильке — какая она замечательная. Правду поют в песне: «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг!». Однако же, справедливости ради — я не помнила, как я уходила и уходила ли вообще. В день свадьбы, по идее, я ни секунды не должна была быть одна. Лиля пришла практически сразу, как я проснулась; мама и папа тоже все утро нарезали круги вокруг меня, то и дело отвечая на звонки многочисленных родственников и периодически названивая администратору ресторана. Все шло своим чередом: к вечеру Мария Андреевна Павлова, то есть я, должна была превратиться в Марию Андреевну Ширшову. Да, видать, не судьба.

Воспоминания усилили мое отчаяние и жалость к себе; физическое измождение тоже давало о себе знать: я то ли погружалась в сон, то ли умирала. Мысли становились вялыми, чувства и ощущения притуплялись. Качаясь на волнах плывущего в объятия пустоты сознания, я входила в состояние мира и покоя. Темнота баюкала…

* * *

— Леди Раш! Не смейте умирать! Не лишайте народ главного зрелища года! — раздался громкий насмешливый мужской голос. — Что с леди Мариссой? Почему она в таком состоянии?

— Милорд, мы ничего не делали. Как притащили вчера ее и сюда положили, так и все. Она сегодня поорала, постучала. Да мы ее и не трогали, — заискивающе и подобострастно отвечал собеседник.

— А вода? Пища? — ярость в голосе мужчины сложно было не уловить.

— Так не было приказа, ваше сиятельство, — почти заикаясь, и как-то неуверенно ответил второй.

— А тебя, скотина, приказ кормить был? Может, поголодаешь и поумнеешь? — орал тот, кого называли сиятельством. — Мы кого казнить будем? Труп?

— Ваше сиятельство, не гневайтесь. Сейчас накормим-напоим.

Этот диалог я слышала очень четко, однако суть слов мужчин до меня не доходила. Была уверена, что начались слуховые галлюцинации и, чтобы проверить, есть ли зрительные, попыталась открыть глаза. Это действие оказалось выполнимым только частично. Тем не менее, сквозь слипшиеся ресницы я все же увидела свет. Не может быть! Мои молитвы услышаны! Свет становился ярче, казалось, его уже слишком много, и в какой-то момент световое пятно вплотную приблизилось к моему лицу, ослепив и заставив зажмуриться.

— Не притворяйтесь, леди, вы определенно живы! — требовательный голос раздался совсем рядом, а чья-то рука ухватила за локоть, приподняла и усадила возле стены. Похоже, мне в лицо светили фонарем или чем-то подобным. Сейчас его убрали, и я совершила очередную попытку рассмотреть своего собеседника. Первое, что я увидела, когда все-же прозрела, это глиняная кружка возле лица. Интуиция и услышанное ранее позволило предположить, что это вода. Впрочем, разум еще только догадывался, а руки уже схватили и вливали целительную жидкость в рот.

— Не думал, что с вами так будут обращаться. Не уследил, уезжал на день. Не хочу, чтобы потом говорили, что герцог Норман пытает арестантов. Да еще женщин. Сейчас вам принесут поесть.

Я смотрела на этого герцога, а в голове вертелось назойливое: «А ляляляля, а я сошла с ума! Какая досада». Образ мультяшной Фрекен Бок ярко предстал перед глазами, на секунду притушив драматичность текущей ситуации. И все же я вернулась к созерцанию мужчины, который сел на стул, принесенный, видимо, стражником. Герцог каким-то особо благородным и горделивым