День Сэма (сборник) - Влад Маврин

Ну я, понятное дело, знать ничего не знаю, что это такое. Плаваю себе в матке, кайфую. Планы строю. Уж коли я мужчина, то, может, стану снова проконсулом, как тогда, в седьмом появлении в Риме. Правда, и там пришлось повоевать, а уж сколько ран получил от стрел да мечей – так не сосчитать. Начинаешь вспоминать – так редко, когда от старости да в своей постели уходишь. Может, у кого чаще, у меня всего-то пару-тройку раз и выдались спокойные и длительные появления.

Родители мои поначалу ничего себя вели. Мамашка, как про меня прознала, – обрадовалась сверх меры. Я у неё вторым пойти был должен, первой была сеструха, ей уже было пять лет, а они всё ждали парня. Я, между прочим, сеструху эту ещё раньше в отстойнике встречал. Mелкая душонка. Вот, думаю, первый конфликт уже обеспечен: с кем буду драться поначалу. Так вот, мамаша моя, женщина дородная, в теле, поэтому лежать мне там было вполне удобно. Питалась она просто первоклассно, так что и мне много чего вкусненького перепадало.

Папаша мой был вполне ничего себе мужчина. Его-то я разглядел хорошо. Всё норовил послушать, как у меня сердце бьётся. Бывало, ухо приложит к матушкиному животу, там, где он думает, у меня сердце, замрёт и лыбится от счастья глупо. А у меня там попка. Вот смеху-то. И сеструха туда же, прильнёт ухом и слушает, будто понимает что. А уж как папаша мамашу обхаживал! Мне бы хоть каплю такой заботы от моего прежнего мужа – вождя в том моём появлении.

Кончилась вся эта лафа в один миг, когда поскакали мои предки определять мой геном, кто я на самом деле: мальчик или девочка. Заодно УЗИ показало у меня признаки этого самого синдрома Дауна, будь он неладен. Хромосомы помните? Вот-вот, у меня и оказалась лишняя хромосома в двадцать первой паре. Они как узнали – сразу в слёзы, истерика. Ну, думаю, что за шум, что ещё я натворил. Оказалось, что я даун. То есть просто неполноценный и умственно отсталый. Дефективный, одним словом. И самое лучшее – это меня совсем не рожать, а отправить обратно. Как вам это нравится? Я – в одиннадцатом появлении ректор университета Сорбонны, один из пяти выдающихся учёных – богословов Европы шестнадцатого века, – дефективный и умственно отсталый?! А они тогда кто?

В общем, пошли сплошняком тесты да анализы. Анализ крови подтвердил – даун! Потом взяли пробу вод, где я бултыхаюсь. Для этого полезли шприцом прямо в мою ванну. Я тогда замер: игла была прямо рядом со мной, неровен час заденет. Но нет, откачали немного жидкости и убрались подобру-поздорову.

Родители мои извелись совсем, каждый день слёзы, споры. Рожать не рожать, как мне жить дальше – а может, не жить совсем. Забегали по врачам-консультантам, даже к какой-то старухе-знахарке зачем-то попёрлись. Та всё что-то шептала, живот мамашкин руками своими гладила. Я аж исчесался весь после этого. Дала мамаше чего-то выпить, так мне совсем нехорошо стало: одна дурь и муть в голове. Сразу вспомнил, как я в тринадцатом появлении шаманил и в ступор входил, как напьюсь дряни подобной.

Ну вот, а потом притихли они. Ну, думаю, образумились наконец-то. Ан нет! Ночью слышу, опять они обо мне, но только уже без истерик. Решили они меня извести всё-таки. Папаша – вроде как прощаться – полез меня слушать, так я его с досады ногой пнул. А он в слёзы – расчувствовался вроде очень. А утром поехали в госпиталь. Там мы с мамашей моей и остались. Посерьёзнела она, а ведь раньше-то, до этой истории, она весёлой была. Всё хи-хи да ха-ха. Грустно ей стало, одним словом, со мной – таким красавцем – расставаться.

Ну что, повели нас в операционную, уложили. Мне поначалу даже интересно было: сколько всего там нового, чего я ещё и не видал. Вкололи мамаше чего-то. Тут меня сразу и повело. Лежу, кайфую. Соображения – ну нисколечко. Одна дурь в голове. Только вижу – иглу вводят. Ну, думаю, опять откачивать воду будут из моей ванны. Да только игла эта прямо ко мне ползёт. Медленно только очень. Ах ты, думаю, зараза, уколоть меня хочет? А она всё ближе, смотрю – прямо в сердце метит. Я двинуться не могу, замер. Вот уже кольнула меня. Ай! Я мгновенно дуэль свою вспомнил в десятом появлении, когда этот прохвост, виконт де Ла Мотт, убил меня ударом шпаги прямо в серд…. Ах! Больно… ухожу… у… у…

Вот и вся история. Снова здесь в душевном покое. Спрашивают, что да как. Чего так скоро назад. А мне и рассказать особенно нечего. Скучно… Опять томись…

Уже начало светать, когда Поскрёбышев, аккуратно приоткрыв дверь в кабинет Сталина, доложил, что товарищ Молотов ожидает в приёмной.

– Скажите, я уже иду, пусть подождёт пару минут. – Сталин просмотрел последнюю страницу списка приговорённых к высшей мере особым совещанием и пошарил рукой по столу в поисках красного карандаша, которым он обычно визировал такие бумаги. Взяв карандаш, он ещё раз взглянул на лежащую перед ним страницу и очеркнул в ней что-то. Потом поднял телефонную трубку и, услышав голос секретаря, сказал:

– Пригласите Вячеслава Михайловича.

– Есть, товарищ Сталин, – ответил бесстрастный голос. Через минуту в кабинет вошёл Молотов.

– Что, Коба, что-нибудь срочное? – спросил Молотов.

– Слушай, Вячеслав, – Сталин кивнул головой на лежащий перед ним расстрельный список, – тебе фамилия Шапиро говорит что-нибудь?

– У меня в аппарате таких Шапир целых трое: две женщины в секретариате и бухгалтер, всё время их путаем, даже номера присвоили, чтобы не сбиться.

– Этот Шапиро уже не в аппарате, арестован в феврале, а теперь вот приговорён… Он инженер Метростроя. Может, помнишь, Вячеслав, ведь он на последней московской партконференции толково выступил по вопросу о внедрении передового опыта в прокладке метро.

– Да, было такое дело, Коба. Так что он натворил?

– Попытка теракта, покушение на Лазаря Кагановича.

– Что-о? – Молотов вскинул брови.

– Пойдём, Молот, домой. Спать пора, расскажу по дороге. Ты пока завизируй этот список, а я накину шинель, прохладно.

Молотов скользнул взглядом по списку, на секунду задержав его на фамилии Шапиро, достал вечное перо из бокового кармана и расписался ниже фамилии Сталин.

– Ты готов? – спросил Сталин. – Пойдём, наконец.

Они вышли из кабинета и, миновав приёмную, спустились в лифте на первый этаж. Власик уже ожидал их у самых дверей.

– Мы пройдёмся пешком, – сказал Сталин Власику. Они вышли из подъезда и, дойдя до угла, свернули на Ильинку по направлению к Кремлю. Машина Сталина медленно двигалась за идущими рядом Сталином и Молотовым, а сзади шли Власик и ещё два сотрудника охраны. Улица была абсолютно пуста. Было сыро после прошедшего ночью дождя. Стояла ранняя весна, и тянуло холодной предутренней свежестью. Сталин старательно обходил стороной лужи, чтобы не набрать в сапоги воды. Молотов неодобрительно взглянул на его обувь.

– Слушай, Коба, ну если не шинель, то новые сапоги, по крайней мере, ты можешь себе заказать. Эти уже каши просят.

– Как ты сказал, Вячеслав, каши? Нет, они лобио просят. – Сталин усмехнулся и покрутил головой. – Эх, Молот, какое лобио делали у нас в Гори. А сапоги… скоро сухо будет. Да и я всё время или в машине, или…