Никогда не говори, что умрешь - Джон Ричардсон

— Гай Люкс сказал, чтобы вы шли.

— Нам следует вернуться на сцену для повторной репетиции? — поинтересовался Алан.

— Нет. Возвращаться в свою Англию!

Теперь понятно, почему наш номер задержали, хотя к нему и нельзя было придраться. Мы много раз повторяли в один голос: «Вы что, шутите?» (но такое случилось только во Франции) В общем, мы молниеносно покинули место действий. Нам так и не удалось узнать, почему нас сняли с шоу. Но, чему быть, того не миновать. Прежде чем мы ушли оттуда, Рой, наш могучий и очень сердитый менеджер, вломился к публике, и подобно дикому взбесившемуся зверю, проревел: «"Рубеттс" уже нет! Они ушли!» В аудитории только один человек понял, о чём речь, и, возмущаясь такой немыслимой несправедливостью по отношению к нам, быстро перевёл остальным. А потом там начался бунт, по словам очевидцев.

Мы уже садились в самолёт в аэропорту Шарля де Голля, когда раскрасневшийся от волнения посланник, тот, что ранее принёс нам дурные вести, в этот раз прибыл с удивительно хорошими новостями. Нам снова разрешили участвовать в шоу. Люкс ничего не мог поделать. Как и было положено, поначалу мы начали отказываться: «Нет, нет, мы возвращаемся домой! Да нам всё равно! Что он о себе возомнил!», но в результате с радостью поспешили обратно в студию.

Хотя Гай Люкс так ни разу и не извинился перед нами и даже не назвал причину своего поступка, впоследствии мы видели, как он доедал остатки с нашего стола, что доставило нам такое же удовольствие, как и первое место нашей пластинки в хит параде две недели спустя. Продажи Sugar Baby Love только во Франции составили около 500 000. Для нас Франция была загадкой. Хотя в большинстве своём люди воспринимали нас с душевной теплотой и открытым сердцем, всё-таки несколько весьма высокомерных особ очень сильно подпортили впечатление и расстроили нас так, что напрочь отбили всякое желание даже слышать этот язык. После того случая я даже поклялся, что никогда не буду учить французский. Даже, несмотря на наши многочисленные концерты во Франции, выступления по телевидению и радио, я так и не выучил этот язык.

* * *

Мои воспоминания вернули меня во французский полицейский участок. И тогда я искренне пожалел, что дал ту клятву. Я совершенно не понимал, что происходит. Что же мы такого натворили, чтобы заслужить такое обращение? Ответ не заставил себя долго ждать. Алан, с широкой улыбкой, не торопясь вышел из офиса начальника. В его руках были наши концертные фотографии, которые он всегда носит с собой.

«Подпишите вот эти бумаги, парни. Всё в порядке».

«В порядке, чёрт возьми!» — сказал Рой.

Алан продолжал: «Всё, что с нами произошло сегодня, стало результатом инцидента с Миком и одним сумасшедшим французским водилой на автостраде. Тоже мне дорожный рейнджер! Он-то и накатал на нас жалобу в полицию!»

«Вот козёл!» — дружно отреагировали мы с явным чувством досады.

«Да, — сказал Алан, — скорей всего этот „мотогонщик“ сказал полицейским, что мы — английские разбойники с большой дороги, которые угрожают ему и его семье. А теперь свяжите это с двумя чёрными машинами и конвоем, и не забудьте добавить французскую склонность всё преувеличивать».

Позвольте мне всё-таки объяснить. Это случилось незадолго до нашего ареста в тот дождливый день. Как я уже говорил, мы ехали под конвоем в Шато, в западную часть Парижа. Тогда-то мы и заметили этого сумасшедшего водителя, преследующего наши машины. Он быстро обогнал Мика и приблизился к нам на очень короткое расстояние. По одной известной только Господу Богу причине этот недоумок, оказавшись прямо перед машиной Мика, резко притормозил. Так как все машины тоже резко затормозили, нас сильно кинуло вперёд, (ремни безопасности уже были изобретены, но их использовали очень редко).

Хочу добавить, что это был лишь аперитив к выяснению обстоятельств с учётом того, что был туман, быстрый поток машин и скользкая от дождя автострада.

Посыпалась многоцветная брань. Ведь мы были так близко к смерти! Этот безумец и его семейство на полном ходу умчались оттуда вместе с преследовавшим их разгорячённым Миком. Мы, естественно, последовали за этими двумя машинами, главным образом, чтобы посмотреть, что же предпримет наш обычно такой кроткий басист. Ко всеобщему изумлению, на скорости 80 миль в час Мик догнал безумного водителя и уже ехал на умеренной скорости, пока три наших автомобиля не остановились в быстром потоке машин. Мик выскочил наружу и накинулся на парня, ругая за его безответственное поведение в использовании смертельного оружия, а именно, собственной машины. И вот мы снова сидим в машине в раздумьях, что мы полностью во власти Великого небесного продавца людских судеб.

Но француз каким-то образом вырвался из нашего окружения и удрал, исчезнув в тумане. Когда мы приехали в полицейский участок, я увидел какого-то человека и женщину с тремя детьми, перебегавших дорогу. В тот момент я не придал этому значения. Разве мог я тогда знать, что это и был тот самый сумасшедший водитель, который как раз и направлялся в полицию пожаловаться на нас, что якобы мы хотим убить его вместе с семьёй.

* * *

Истинная причина, по которой я начал свою книгу с этой забавной истории, не имеет прямого отношения к самой истории, однако кое-что в ней имеет отношение непосредственно ко мне.

Ещё до поездки во Францию в течение двух ночей я видел один и тот же сон, как мы стоим у края дороги в окружении мужчин с автоматами. Тогда я поделился с парнями, что сны, особенно такие явные, сбываются. Так было всю жизнь, такие сны имели определённую значимость. Когда я предсказал распад группы, парни лишь посмеялись в ответ. Я подумал, что скорей всего, неправильно расшифровал сон. Вскоре я и вовсе о нём позабыл, но лишь до тех пор, когда вымокший напуганный Тони в сопровождении полицейских с автоматами резко завопил: «Какого чёрта, Джон! Ты же предупреждал, что это произойдёт!» От жандармов Тони досталось больше всего. Полицейские, приняв его за водителя, — виновника происшествия, силой вытащили его из машины, так как он сидел на переднем сидении, рядом с привычным для французов местом водителя. Дурной тон!

* * *

Всю мою жизнь какие-то важные событие неведомым мистическим образом проявлялись в моём сознании. И я знал, что когда-нибудь я, наконец, пойму, откуда эти удивительные откровения берутся в моей голове, и узнаю, кто и каким образом отвечает за это. Ещё тогда я не знал, что весь остаток жизни посвящу именно этому вопросу и буду делиться своими познаниями с другими людьми.

В 14 лет я увидел очень яркий сон, где играл на белых барабанах. Я исполнял триплеты, восьмые, шестнадцатые ноты, — всё, что угодно, а ведь тогда у меня не было музыкального образования. Этот сон не только не разрушал мои мечты, он пробуждал во мне жизнь. Естественно, проснувшись, я не смог повторить ни один из тактов — и всё-таки это было прекрасно! Как наяву, я испытал нечто удивительное, а когда проснулся, точно знал, чего хочу — быть музыкантом. Барабанщиком.