Книга покойника - Янина Забелина

– Похоже, вам жарко, доктор…

– А вам вроде бы нет, господин Мартинели.

– Да, для меня это большая удача, – улыбнулся больной.

Тролингер посмотрел на него, но сразу отвел глаза: рядом с чистейшим бельем и ухоженным больным он сам выглядел не неряшливым и потрепанным, а просто грязным. Чувствуя себя неловко, врач уставился в пол. На его бледном лице выступил пот, карие глаза с желтоватыми белками лихорадочно забегали.

– Но в больнице вам все-таки будет лучше, господин Мартинели, – наконец выдавил он.

– Что, мои дела так плохи? – безразлично поинтересовался больной.

Доктор с горечью подумал, что если когда-то в этом человеке и была сила, то теперь ее высосала болезнь.

– Там удобнее. Ухаживает квалифицированный персонал… Ваш слуга неплохо заботится о вас, но все же… – Тролингер покосился на Шмида и тут же отвел взгляд. Вынув из кармана мятый шелковый носовой платок, он вытер вспотевший лоб: – Мне было бы спокойнее, если бы вы находились под присмотром квалифицированной сиделки. В клинике Святого Дамиана вы роскошно устроитесь. Я заказал для вас угловую комнату, как и здесь, – надеюсь, вам она понравится. Высокие деревья под окнами… Я очень люблю такие старомодные места.

– Пожалуй, умереть здесь и в самом деле неразумно, – задумчиво проговорил Мартинели. – Когда я должен ехать?

– Сегодня после полудня, если пожелаете.

– Если захочу? Ведь вы уже обо всем договорились, хотя все больницы переполнены. Конечно, я согласен. Только не отвозите меня на машине скорой помощи. Я – как Дизраэли – не люблю символа смерти. – Мартинели едва заметно улыбнулся.

– Вы можете отправиться в такси. Я поеду вместе с вами и присмотрю за тем, как вас устроят. – Тролингер спрятал платок и вздохнул с явным облегчением. – Ох, вы мне просто камень с души сняли.

– Это вы хорошо придумали, доктор – оставить меня в покое, я имею в виду. Но вот в этой вашей больнице беззаботной жизни мне не видать, не так ли?

– Ничего подобного.

– Интересно, почему они всегда так суетятся и лезут куда их не просят. Я знаю диагноз…

– Потому что вы сами настаивали на откровенности!

– …и они его знают. Зачем вся эта суматоха с переливанием крови и рентгеном, если человек умирает?

– Мы договорились, что вы не станете забивать голову такими мыслями, господин Мартинели.

– Мысли… как мысли. Но я должен уладить дела. Кстати, Шмид, мне нужно позвонить по телефону – я хочу, чтобы из банка прислали все оставшееся на счету. Я собираюсь платить за все наличными. – Он взглянул на Тролингера. – Вы ведь знаете, что получается, когда умирает человек. Пока наследство не очищено от долгов и не оформлено надлежащим образом, ни один счет оплачен не будет. Но мне не нравится дурацкая волокита. Я заплачу наличными вам, доктор, и переведу пару тысяч на счет больницы, чтобы оплатить свое содержание в ней и расходы на похороны. Надеюсь, больница возьмет это на себя?

– Конечно, если вы того пожелаете, – Тролингер нахмурился.

– К сожалению, у меня нет никого, кто бы позаботился о моем прахе. А пары тысяч хватит? Вот это вы должны обязательно сказать мне, доктор. Я, вероятно, пробуду у Святого Дамиана чуть больше недели… Вряд ли больше?

– Давайте не будем загадывать, господин Мартине-ли, – сухо ответил Тролингер.

– Ну, доктор! Мы же с вами не дети и не пугливые старые дамы. Уясните наконец, я говорю об этом совершенно спокойно. Не так ли, Шмид?

– Да, господин Мартинели относится к своему ближайшему будущему без тени волнения. – Казалось, Шмид развеселился еще больше.

– Просто хочу оставить достаточно денег. Пусть меня похоронят на нашем семейном участке на кладбище в Шпице, что под Туном. Я совсем недавно улаживал дела, связанные с неследством моего покойного дядюшки. Вот потеха, – он рассмеялся. – Наследство состояло из старого дома да счета в банке, которого хватило лишь на похороны. Умный старик. Жил на ренту. У меня ренты нет, но здесь в банке есть копия моего завещания. Оригинал хранится в моем банке в Женеве. – Больной повернул голову на подушке. – Если на моем счету что-нибудь останется, пусть потратят на благотворительность.

Тролингер поднял глаза на Шмида и смотрел на него, не переставая, пока тот не убрал руки со спинки кровати и не вышел из комнаты. Выждав мгновение и полагая, что Шмид удалился на достаточное расстояние, доктор тихо заговорил:

– Господин Мартинели.

– Да? – Больной не шелохнулся.

– Вероятно, все же кого-то следует известить.

– Я же сказал: у меня никого нет.

– Никого?

– Абсолютно.

– И даже в Женеве?

– Только деловые знакомства.

– И в Шпице?

Помолчав, Мартинели ответил:

– В Шпиц я ездил только из-за наследства. Тогда я здорово удивился, что дядя оставил мне свой старый дом. Я же говорил вам, доктор, – та ветвь нашей семьи, что поселилась в Шпице, уже вся вымерла. У меня нет ни единой родной души, кроме двоюродных братьев, живущих не то в Монтре, не то где-то поблизости. Если они еще не умерли, конечно. Я не видел их с детства, с тех пор, как гостил у них как-то летом. В моем завещании их нет, – добавил он, усмехнувшись. – Не думаю, что они приедут сюда, на север, на мои похороны. Хочу вас заверить, что и я в Монтре по такому поводу не отправился бы.

Тролингер сидел молча, положив массивные руки на колени.

– Это большая ответственность, – произнес он через минуту.

Мартинели повернулся к нему лицом.

– В чем?

– Если вы забыли о ком-то и этот кто-то спросит, почему его не уведомили…

– Я никого не забыл. Видите ли, мне нравится одиночество.

Взгляд Мартинели скользнул мимо собеседника куда-то в неведомые дали пространства и времени.

– Меня не беспокоит, что я умру в больничной палате. Полагаю, люди имеют право умереть так, как они хотят – если это возможно, конечно. Вы не докучали мне, доктор, и я вам за это благодарен. Я не стану вносить изменения в свое завещание. Оно было составлено много лет назад, и менять что-либо слишком хлопотно – особенно теперь. Но я заплачу вам две тысячи франков наличными – тысячу сегодня, до того, как мы отправимся в больницу. А Шмид вручит вам вторую тысячу после моей смерти.

Тролингер выпрямился в своем кресле. Его бледное лицо словно окаменело; короткопалые кисти самопроизвольно сжались в кулаки. Он сцепил руки и принялся медленно вертеть большими пальцами. После долгой паузы он изрек:

– Я не имею права на гонорар в две тысячи франков, господин Мартинели.

– Права? Нет. Разве дело в праве? Дело в моем к вам уважении. Вы поставили верный диагноз и сказали мне правду, когда я попросил вас об этом. В течение двух недель вы возились со мной; устроили меня в больницу. Вы заботились о том, чтобы, так или иначе, была выполнена моя последняя воля и прочие распоряжения. Сколько я вам заплачу, это мое дело, и оно больше никого не касается.