Имаго - Юрий Никитин

Обгоняя меня, к остановке подкатил ярко освещенный автобус.Все двери распахнулись, из передней вышел мужик с толстым портфелем, с заднейлегко соскочила светлая, как бабочка-белянка, девушка: белое платье, белыетуфельки, а пышные волосы настолько светлые, что почти седые. Даже кожа белая,как у вампирши: рано утром на работу, вечером – на учебу, подруги щеголяютзагаром, а ее вижу вот только в позднее время…

– Привет, Марьяна!

Девушка заулыбалась мне светло, кивнула. Идет ровно,выпрямившись, взгляд устремлен чисто и прямо. Среднего роста, стройная, но безтой модной обточенности, которую дают упорные занятия шейпингом, фитнесом. ВонТаня походит на фигурку шахматной доски, даже как будто покрыта лаком, аМарьяна словно нежный акварельный рисунок: нежное тело юной девушки подзакрытым целомудренным платьем, пышно взбитые золотые волосы обрамляют нежнейшеелицо с большими голубыми глазами, чистыми и невинными, как у дорогой куклы, чтоеще больше подчеркивает пунцовость рта.

– Привет, – сказал я. – Ты как фея.

Она вскинула высокие светлые брови. Голубые глаза зажглисьлюбопытством.

– Почему?

– Вижу тебя только на Рождество, – объяснил я.

– Но сегодня же не Рождество?

– Я ж и говорю, чудо!

Она весело рассмеялась, на розовых нежных щечках появилисьчудесные ямочки.

– Рождество – семейный праздник! Я всегда с родителями.

Впереди толчками приближался подъезд, мне хотелось замедлитьэто чудесное мгновение – Марьяна в самом деле похожа на фею: изумительно чистоелицо светится изнутри, добрая улыбка, добрые лучистые глаза.

Она не в моем вкусе, по мне больше высокие гордые красавицыс холодным взором, с короткими, черными как вороново крыло волосами, воблегающих одеждах, что подчеркивают их натренированные в шейпинге тела.Марьяна же – рождественский ангел: от нее свет, тепло, покой, счастье. Кому-тоздорово повезет, такие женщины становятся верными и любящими женами, рожаютздоровых и веселых детей…

Я вздохнул, открыл ключом дверь подъезда, распахнул передМарьянкой. Я уже не в том возрасте, когда придумывают нечто необыкновенное,принцесс или королев, но Марьяна, как мне кажется, – верх счастьяобыкновенного человека, а я ведь необыкновенный, со мной не может не случитьсянечто необыкновенное…

Или сегодня в пивном баре уже случилось?

На лестничной площадке исполняют ритуал с сигаретами двоесоседей: Майданов и Лютовой. Демократ и наци-патриот, то есть полнаяпротивоположность взглядов, но по внешности близнецы и братья – оба в чистыхотутюженных сорочках, при галстуках, брюки и туфли – это в такую жару!

Правда, у демократа Майданова рубашка нахристь, узелгалстука ослаблен едва ли не до средней пуговицы, волосы взъерошены, движениясуетливые, свободные, Лютовой же подтянут, как прусский барон, по-арийскихолоден, сдержан, следит за каждым своим жестом. Не то что руками – лицом нешелохнет без надобности. Волосы в порядке, аккуратная прическа, подбородокчисто выбрит, в то время как у демократа щетина двухдневной давности.

Я взглянул на помятые брюки Майданова, тот застеснялся ивроде бы невзначай провел там рукой, держа большой палец оттопыренным. Так, неглядя, мужчины проверяют, застегнута ли ширинка. И хотя вроде все в порядке, ноМайданов запунцовел, он самый что ни есть интеллигент, профессор, преподаетисторию этики, для него в помятых брюках выйти за дверь – дикий моветон… хоть ипостоянно выходит, он же демократ, а демократия – это свобода, это пошли этивсе на фиг всякие правила этикета, придуманные людовиками и петрапервыми.

Едва мы с Марьянкой вышли из лифта, Майданов расплылся вулыбке, а Лютовой бросил быстрый испытующий взгляд, мгновенно охватив насобоих, просканировал наши лица, но сам не двинул даже бровью, холодные серыеглаза смотрят безо всякого выражения.

– Здравствуйте, – сказала Марьяна и добавилаобидчиво: – А почему не на веранде? Я там цветы поставила…

Майданов сказал с виноватой скороговоркой:

– Доченька, цветам сигаретный дым вреден!

Лютовой сказал, чтобы что-то сказать из вежливости:

– Мы на минутку. Работы много. А цветы, знаете ли,обязывают…

Марьяна пошла к своей двери, я к своей. Между лопаток ячувствовал их взгляды: жаждущий общения и разговоров о духовности Майданова иострый, как прикосновение холодного клинка, – Лютового. Мы все живем напоследнем этаже, на просторную лестничную площадку выходят двери наших четырехквартир, это слева, и еще четыре квартиры справа, но у тех своя веранда, и внашей тусовке они почти не участвуют.

Наш дом вообще-то считается строением улучшенной планировки.Когда-то это вообще называлось элитным, но теперь элитные – ого-го, не покарману даже профессуре, но дом неплох, консьержка, охрана, не загажен. Вкаждом крыле стандартный набор: однокомнатная, две двух– и одна трехкомнатная.Моя дверь в однокомнатную, соседнюю квартиру занимает Майданов, он с женой иМарьяна в двухкомнатной, вторая двухкомнатная принадлежит Лютовому, атрехкомнатной владеет Бабурин. Недавно он провел очередной ремонт, по домуснова пошли завистливые слухи о невероятной роскоши, с которой отделалквартиру. Впрочем, я сам видел, как из дома напротив собирали весь паркет и всюмебель, которую он выбрасывал на мусорную кучу.

Если я – доктор наук, Лютовой – бизнесмен, Майданов –профессор и, ессно, тоже доктор наук, то Бабурин – глава партии болельщиков«Спартака». Под давлением так называемой мировой общественности наши нынешниевласти всеми силами и трюками начали кампанию поощрения посещаемости футбольныхматчей. Цены на билеты сперва снизили до минимума, а недавно вообще сделалибесплатным вход на все стадионы, дескать, panem at circenzes. Во время игр натрибунах поощряется раздача сникерсов и хот-догов, с таких фирм снимают частьналогов. Курсируют бесплатные автобусы между стадионами. Создаютсяконкурирующие группы болельщиков. Их освещает телевидение, у них берутинтервью, их портреты публикуют в журналах и газетах. Так что наш Бабурин –звезда, перевешать бы всех, придумавших такую цивилизацию…

Я начал открывать дверь, в щель навстречу пахнуло луковымсупом… нет, это уха, значит – в доме отец, он заядлый рыболов. Отец любитприходить ко мне и «наводить порядок». Раньше он понимал под этим шуганиенепотребных девок, а он всех считал непотребными, что являлись на квартиру кмолодому одинокому парню, ребят расспрашивал, кто они и где работают, ненаркоманят ли, а теперь то ли постарел, то ли решил, что пора ослабить поводок– только следит, чтобы все было постирано и не слишком намусорено. Он и сейчассразу же сунул мне в руки полное мусорное ведро.

– Вынеси! Заодно узнаешь, где у вас в домемусоропровод.

– Папа, – сказал я укоризненно, –здравствуй!.. Две недели не виделись.