Источник - Джеймс Миченер

– Так вы вернетесь помочь нам? – спросила она.

– А что надо делать?

Она посерьезнела, теперь больше ничем не напоминая семнадцатилетнюю девушку, которая кокетничает с солдатами.

– Здесь ожидается война, – сказала она. – Будут тяжелые бои, и нам понадобится ваша помощь.

Он вспомнил клубящиеся над Галилеей облака и сказал:

– Вы не сможете одолеть всех этих арабов.

– Мы не хотим воевать с ними, – ответила девушка, – но они нападут на нас. Они решат, что могут уничтожить нас. Но после того, как мы возьмем Иерусалим…

– После того, как… что?

Она уставилась на него широко расставленными красивыми карими глазами.

– Мы возьмем Иерусалим, – уверенно сказала она. – И нам, конечно, будет нркна помощь. – Крепко схватив его за руки, она с силой сказала: – Солдат, пожалуйста, возвращайся! – Застеснявшись своей вспышки чувств, она отступила на шаг и, помолчав, спросила: – Где твой дом, солдат?

– В Германии.

– А твоя семья?

– У меня нет ее.

Она снова схватила его руки и поцеловала их.

– В Германии у тебя нет дома. Он здесь, в нашем свободном Израиле. – Он изумился, а она произнесла на иврите несколько слов, которые он не понял, но уловил ту страсть, которую она в них вложила: – Наш дом здесь! Иерусалим будет нашей столицей, и, если они хотят воевать с нами, мы покажем им такую войну, какой они никогда раньше не видели!

Захваченный образностью ее слов, он спросил на идише:

– А где твой дом?

– В самом большом из всех еврейских поселений, – тихо ответила она. – Внизу, у моря Галилейского, где мой дедушка доказал, что евреи…

– В Кфар-Кереме?

– И ты тоже слышал о нем? – с гордостью спросила она.

Он сжал в ладонях ее красивую скуластую физиономию и поцеловал ее.

– Кфар-Керем будет моим домом, – сказал он на идише, – а ты будешь моей женой.

Как любовники времен Крестовых походов, говоривших в Бордо в тот день, когда рыцарю предстояло отплывать в Святую землю, где он и пропадал десять лет, они в этот день говорили об исторических днях, которые предстоит пережить евреям, и в ее горячем патриотизме он уловил дух, царящий в Кфар-Кереме.

– Я прошла военную подготовку, и мы избавимся от англичан, – уверенно предсказала она, – и от арабов, если они будут стоять на своем. Нам будет принадлежать весь огромный Иерусалим, и наш университет…

– Вы никогда не удержите Иерусалим.

– Удержим, – твердо сказала она и проводила его до армейских грузовиков, где дала ему адрес, хотя он не нуждался в нем: Илана Хакохен, Кфар-Керем. Но когда грузовики отъезжали, она вдруг взволнованно крикнула: – Еврейские солдаты! Пожалуйста, пожалуйста, возвращайтесь!

И теперь, 12 апреля 1948 года, сидя в своем новом доме меж оливковых деревьев, он слушал беспорядочное звяканье кастрюль на кухне. Звуки напоминали возню ребенка с посудой на плите, и он с нежностью подумал об Илане, которая с такой неохотой занималась домашним хозяйством.

Галилея, отдаленная от центров власти, похоже, жила как бы сама по себе, и евреи не знали, что происходит и что им делать. Шли какие-то разговоры, что арабы готовят нападение на Тиберию, но здравый смысл подсказывал, что первому удару должна подвергнуться Акра, и нанесут его тоже арабы. Что же до Цфата, то ситуация в нем была хуже, чем отчаянная. Она была просто безнадежной.

И заключалась она в следующем. 29 ноября 1947 года Организация Объединенных Наций в Нью-Йорке 33 голосами против 13 приняла решение вернуть Англии мандат, врученный ей старой Лигой Наций. В соответствии с ним она несла ответственность за управление территорией, известной под именем Британская Палестина. И проблема, что теперь делать с ней, перешла в ведение Объединенных Наций. Специальный комитет принял решение, что эта страна должна быть разделена на три части: арабское государство в материковой части, населенное преимущественно арабами, еврейское государство вдоль побережья Средиземного моря с преобладанием еврейского населения и между ними – Иерусалим под международным управлением, в равной мере принадлежащий мусульманам, евреям и христианам, поскольку этот город считался святым для всех трех религий.

Но в первое же утро после принятия этого решения арабы Палестины показали всему миру, как они собираются действовать. Напав на мирный еврейский автобус, они убили пять человек и ранили семерых. Конечно, это была не первая стычка сторон, но она стала детонатором необъявленной арабо-еврейской войны, участники которой дрались, чтобы к тому дню, когда разделение войдет в силу и начнется открытая война, иметь территориальное преимущество. В течение последних месяцев действия мандата англичане честно пытались установить хоть какой-то мир, но по мере того, как перестрелки усиливались, а поселения затягивались дымом пожарищ, англичане ясно дали понять, что они настроены уходить. 15 мая 1948 года они оставили эту землю, предоставив арабам и евреям делить ее в ходе военных действий. В тяжелые месяцы конца 1947 года и начала 1948-го англичане столкнулись с нелегкими проблемами, в которых они обвиняли евреев; правительство в Лондоне внешне делало вид, что оно совершенно беспристрастно, но его люди, работавшие в Палестине, все чаще принимали сторону арабов, и было совершенно очевидно, что, как только решение об отводе всех английских сил начнет действовать, а это произойдет со дня на день, у арабов уже будет масса преимуществ, а положение евреев заметно ухудшится.

Что было совершенно естественно. Средний англичанин испытывал симпатию к арабам и недоверие к евреям; но для бесстрастного англичанина более важен был тот факт, что евреев было катастрофически мало – 600 000 против 1 300 000 в неразделенной Палестине плюс еще 36 000 000 единоверцев, готовых к наступлению из Египта, ТрансИордании, Сирии и Ливана, которые граничили с Палестиной, а также из Саудовской Аравии, Йемена и Ирака, с которыми общих границ не было. Английских политиков можно было понять. Ведь они считали, что через две недели после 15 мая 1948 года последний еврей в Палестине будет сброшен в море, и посему было бы глупо лишь продлевать страдания этого обреченного народа. Всюду, где только было возможно, укрепления и снаряжение передавались в руки арабов, обеспечивая им физическое преимущество. К середине апреля стало ясно, как сложатся дела: англичане уходят, арабы приходят; флоты мира будут стоять в Восточном Средиземноморье, спасая тех немногих евреев, которым удастся унести ноги от массовой бойни. Где им удастся найти убежище, будет решать ООН.

Сухие цифры, представшие перед Исидором Готтесманом, были обескураживающими. Во всей Верхней Галилее, которую предполагалось удерживать ему со своей группой, было не более пяти тысяч евреев. Противостояли им не менее ста тысяч арабов, не говоря уж о тех двухстах тысячах, готовых хлынуть из прилегающих арабских стран к северу и востоку. Например, во всех еврейских поселениях между Цфатом и Акрой было ровно тридцать четыре еврейских мальчика и девочки, вооруженных винтовками. Точные расчеты были сделаны и по Цфату, которому, по всей видимости, и придется принять на себя главный удар: 1214 евреев, окруженных 13 400 арабами. Поскольку Готтесман учился в немецкой школе и английском университете, он знал, что даже самые точные цифры и расчеты нуждаются в поправках, но по самым скромным оценкам выходило, что на одного еврея приходится 11,1 араба. Запомнить эту цифру было легко – 11,1. Но даже она не давала представления о подлинном соотношении сил. Арабы не только занимали все высоты и стратегически важные точки, так что, ведя огонь сверху вниз, они могли держать под обстрелом все еврейские кварталы. 1214 евреев Цфата были пожилыми религиозными людьми, которые или отказывались защищаться, или просто былине в состоянии это делать. Многие были уверены, что Бог решил покарать евреев за какие-то их неизвестные грехи, и на этот раз для претворения своего замысла выбрал арабов, как в недавнем прошлом выбирал немцев, а еще раньше казаков Хмельницкого и испанскую инквизицию. Евреи Цфата были обречены на смерть; об этом и в Торе говорилось. Им оставалось лишь сидеть в своих синагогах и ждать длинных ножей, как они ждали их появления в прошлом.