Только ждать и смотреть - Елена Бочоришвили

Пациенты бабушки раздавали нам комплименты: “У вас очень красиво!”, “Это вкусно!” И смотрели на нее – ждали одобрения, как дети. Им явно хотелось походить на нас, а зачем? Если бы я мог их нарисовать! Они были в постоянном движении, которое не ложилось на бумагу, как полет. И взгляд… У драконов пламя изо рта, а у этих – из глаз. Я не сразу заметил такой взгляд у Марка, да и потом “обжигался” всего несколько раз. Впрочем, даже если бы Марк был трижды сумасшедшим, я ведь полюбил его, вот и все…

Вечером я сказал отцу, что Зак Полски приходил посмотреть его арт-коллекцию и что я тоже не прочь на нее взглянуть. Марк только зашел в дом, поднял с пола новую перевязанную пачку писем, открыл дверь в подвал и с криком: “Прощай – до сви-да-ни-я!” бросил туда пакет.

– А-а-а, – рассмеялся он. – Зак уже сто раз видел мою коллекцию! Это он прибежал посмотреть на тебя!

– Мы собираемся поужинать вместе в ресторане, он меня пригласил!

– О! – коротко отреагировал Марк.

– Я буду его рисовать, он согласился мне позировать!

Марк как-то странно посмотрел на меня.

– Извини, я не знал, что ты… – немного смущенно начал он. – Это, конечно, ничего не меняет…

– Скажи по-русски, – попросил я, – я не понимаю!

– Как вы говорите по-русски – гей? Зак Полски – гей!

– Гей?! – вскричал я. И тут же вспомнил, как много комплиментов я ему наговорил. А что же все те шпионы, красавцы-иностранцы, с сигарами в пальцах, которых рисовали в советских журналах? Все до одного голубые?

– Гей? – я никак не мог успокоиться. – Почему ты меня не предупредил?

– Что значит – “предупредил”? – переспросил Марк. – Разве он на тебя набросился? И что ты – маленький мальчик? В тебе два метра роста!

– Я думал, он хороший человек, а он – факин гей!

Мы были на лестнице, поднимались вместе на кухню, и Марк вдруг обернулся ко мне и с силой схватил меня за плечи, – и не испугался ведь, я же на голову выше. “Что ты хочешь этим сказать? – закричал он. – Как ты смеешь так говорить? – Его лицо было багровым, он весь дрожал. – Зак – прекрасный человек, как ты смеешь? Это ты – факин мачо! Какое твое дело его личная жизнь? Слава богу, что у него есть жизнь! Он все потерял в войну, два года провел в концлагере и не стал злым! Как ты можешь так! А завтра кто? Кто следующий, а? Ненавидеть легче, чем любить, ты знаешь? Ты, ты…” Вдруг он разжал пальцы, отпустил меня и сказал подчеркнуто спокойно: “ Я, Марк Окли, гей! На, делай что хочешь!” И с вызовом посмотрел мне в глаза. Вот он, этот взгляд… Драконов огонь…

– Мать твою! – закричал я и оттолкнул его от себя. Взбежал по лестнице в мансарду и стал собирать свои вещи – хватал все в руки, не зная, с чего начать. – Зачем ты меня сюда привез, а? – кричал я. – Мать твою! Я уезжаю! – Вещи вываливались у меня из рук.

Марк поднялся по лестнице и постучал в дверь. И как он меня не боялся? Полное отсутствие здравого смысла?

– Уходи, – приказал я, не открывая, – дай мне успокоиться. – Я слышал, что он продолжает стоять за дверью. Однако мы были очень похожи! Вспыхнем, как спички, а потом быстро отходим и раскаиваемся. А я-то думал, что унаследовал вспыльчивость по грузинской линии. Американцы тоже хороши! Я открыл дверь. Марк сидел на ступеньках, спиной ко мне.

– Извини, – сказал я.

– Извини, – сказал Марк.

Я сел рядом с ним.

– Понимаешь, в Грузии нет геев… – начал я.

– Ах, секс в СССР! – махнул рукой Марк. – Я думаю, что ты еще маленький, не обижайся, тебя просто так воспитали. Нам говорили то же самое, когда я был маленьким. Мой отец, знаешь, никогда не позволил себе признаться… Мы были уже взрослыми людьми и ничего не понимали… Он даже записки не оставил… В гараже…

– Я тебя очень любил, когда был маленьким, – вдруг сказал я.

Может, это и не было сущей правдой, ведь у меня в детстве было много пап, но в тот момент я так чувствовал, вот и сказал.

12

Почему я запомнил первые дни и даже месяцы своего пребывания в Канаде лучше, чем все последующие годы? Ведь ничего особенного не происходило, я редко выходил из дома и мало рисовал. Не было массы новых впечатлений: я впервые увидел небоскреб где-то через месяц по приезде, а на экскурсии по городу не был до сих пор!

Солнце всегда было на небе, вот в чем секрет. Наверное, Марк действительно “заказывал” для меня погоду. Была осень, дело шло к зиме, воздух был холодный, хрустальный, и солнце не грело, только светило, светило без конца. Канадцы говорят – indian summer, а по-русски – бабье лето.

– Солнце протягивает мне свой луч, – сказал Марк, когда мы шли с ним по улице Дюроше, – я держусь за него, как за древко флага.

Разве я мог сомневаться, что Марк – мой отец?

Я запомнил все эти долгие светлые дни потому, что я никогда еще не был так пронзительно, так глубоко, так по-настоящему счастлив. Я ехал с войны, а здесь был Марк с его причудами и бесконечными разговорами, и его знакомые старички, а потом и старушки, которые все понимали без слов. Ни один из них – даже те, что хотели бы, чтоб я не приезжал вовсе, как, например, Эмма-Эммочка, – не спросил меня: когда ты уезжаешь? Они будто чувствовали, что возвращаться мне некуда.

Конечно, мой случай частный и не похож на другие, но я думаю, что каждый человек счастлив там, где нет войны.

– Шапиро, – объявлял Шапиро по телефону.

– Здравствуйте, – отвечал я.

– Вы ничего не придумали?

– Что именно?

– Надо же что-то делать! Ваша виза скоро закончится!

Вот уж кто не витал в облаках и не страдал отсутствием здравого смысла! Мы с Марком как-то забыли о том, что наша встреча не может продолжаться вечно и что часы не перестают тикать, поет об этом кто-нибудь или нет.

Наконец Шапиро не выдержал и явился к нам в гости. Он уже помирился с Марком после очередной ссоры. Он беспрестанно обижался – мог не простить Марку, что тот оставил еду на тарелке: “Если вы не были голодны, зачем вы пришли со мной в ресторан?!”

– Нам надо поговорить, – объявил он с порога после обычного “Шапиро”, которое было его приветствием, и прощанием, и “алло”.

Мы поднялись наверх, в комнату, где у нормальных людей зал, гостиная, диванная, столовая, а у Марка просто бедлам. На полу по-прежнему лежал развернутый портрет Лили Лории, который мы с Марком старательно обходили, боясь наступить, хотя пару раз…

– Какая маленькая машина! – воскликнул Шапиро. – Что это? “Фиат”? – Его не интересовала блондинка и секс-бомба, что сидела за рулем.

Я ответил на вопросы о том, сколько стоит советская “лада” и что такое “черный рынок”, “по знакомству” и “под столом”. Шапиро выслушивал ответы и говорил “Знаю!”, получалось, что я зря объяснял. Он действительно очень многое знал, как и все они, мои “русскоговорящие” старички. Но их знания о Союзе были отрывочными, будто им предоставили какой-то предмет на ощупь в темной комнате, а они пытались этот предмет представить. Хорошо хоть не писали диссертаций!