Иов, или Осмеяние справедливости - Роберт Хайнлайн

Поначалу я немного смущался, что мы едим в столовой для рядового состава, а не с лейтенантом Сансом, там, где питаются офицеры. Потом мне разъяснили, что я страдал очень распространенным сломом — штатские, не имеющие военного прошлого, подсознательно приравнивают себя к офицерам, и никогда — к рядовым. При более тщательном рассмотрении такая точка зрения кажется идиотской, но она тем не менее широко распространена. Ну, может быть, и не повсюду, но для Америки она в высшей степени характерна, ибо здесь каждый человек «по меньшей мере равен другим, а зачастую лучше всех прочих».

Сержант Домингес уже получил свою рубашку назад. Пока мне искали штаны, какую-то женщину (думаю, это была уборщица — мексиканская береговая охрана не имела женского контингента), словом, женщину из штаб-квартиры отправили на поиски чего-нибудь для Маргреты, и это что-то оказалось блузкой и длинной юбкой — все хлопчатобумажное и ярких тонов. Простой и явно дешевый костюм, но Маргрета выглядела в нем красавицей.

Ах да, ни у кого из нас не было обуви. Неважно — погода стояла сухая и теплая, можно было обойтись и без туфель. Мы были сыты, мы были в безопасности, и нам помогали с таким горячим гостеприимством, которое убеждало, что мексиканцы — лучшие люди на свете.

После второй чашки кофе я сказал:

— Любимая, как бы нам извиниться и уйти, никого не обижая? Я думаю, нам следует как можно скорее найти американского консула.

— Сначала нам предстоит вернуться в здание штаб-квартиры.

— Опять допрос?

— Полагаю, что можно сказать и так. Вероятно, они хотят получить от нас более подробные сведения о том, каким образом мы оказались там, где были найдены. Согласись, наша история звучит несколько странно.

— Согласен.

Наше первое собеседование с команданте трудно назвать удовлетворительным. Если бы я был один, он назвал бы меня лжецом прямо в глаза… но мужчине, который даже издали представляется образцом мужественного эго, разговаривать в таком тоне с Маргретой совершенно невозможно.

Главной причиной недоразумений стала старая посудина «Конунг Кнут». Она не затонула, но и в порт не пришла. По той простой причине, что такого корабля вообще никогда не существовало в природе.

Меня-то это мало удивило. Даже если бы наше судно вдруг превратилось в парусное или в галеру с пятью гребцами, я бы тоже не слишком поразился. И все же я ожидал, что какой-нибудь корабль с тем же названием будет иметь место в новом для меня мире. Я думал, что того требуют правила игры. Теперь стало ясно, что этих правил я не знал. Если, конечно, допустить, что они все же существуют.

Маргрета указала мне еще на одно обстоятельство, подтверждающее мою мысль: здешний Масатлан оказался совсем не похож на тот город, в котором ей приходилось бывать прежде. Этот был куда меньше и вовсе не походил на туристский порт — даже длинный док, в котором должен был отстаиваться «Конунг Кнут», здесь не существовал. Полагаю, что это не меньше, чем летательная машина, убедило ее в том, что моя «паранойя» фактически является наименее безумной из всех возможных гипотез. Маргрета бывала тут раньше — док, большой и прочный, исчез. Это ее потрясло.

На команданте впечатление произвести было труднее. Он предпочитал тратить больше времени на допрос лейтенанта Санса, чем на нас. Сансом он явно остался недоволен.

Был еще один фактор, которого я в то время не понимал, да и потом до конца уяснить не смог. Непосредственный начальник Санса носил звание капитана. Команданте тоже капитан, но эти ранги оказались далеко не эквивалентны.

Дело в том, что береговая охрана пользуется званиями морского флота. Однако небольшой отряд охраны, который ведает летательными машинами, носит армейские звания. Я думаю, что сие незначительное различие имело корни, уходящие в далекую историю. Но как бы там ни было, возникла явная накладка

— капитан с четырьмя нашивками, то есть морской капитан, вовсе не собирался принимать на веру то, что ему докладывал какой-то там офицеришка с летательной машины.

Лейтенант Санс приволок двух совершенно голых потерпевших кораблекрушение, рассказывавших совершенно невероятную историю; капитан с четырьмя нашивками, видимо, страстно желал возложить вину за наиболее странные эпизоды нашего рассказа на самого Санса.

Санс, со своей стороны, не поддавался запугиванию. Думаю, он просто не испытывал почтения к офицеру, который никогда не поднимался над поверхностью океана выше «вороньего гнезда» на мачте. (Полетав на его смертельно хрупком аппарате, я понял, почему он не намерен становиться на колени перед каким-то там морячком. Даже среди пилотов дирижаблей я обнаружил тенденцию делить мир на две неравные части — на тех, кто летает, и на тех, кто не летает.) Через какое-то время, выяснив, что поколебать Санса не удастся, что опровергнуть показания Маргреты нельзя, а со мной контакт вообще невозможен, иначе как через посредство Маргреты, команданте пожал плечами и отдал распоряжение, согласно которому мы и пошли кормиться. Однако теперь нам надлежало вернуться обратно и получить еще порцию каких-то неизбежных неприятностей.

Против ожидания вторая встреча с команданте оказалась весьма короткой. Он буркнул, что ровно в четыре часа нам надлежит явиться к иммиграционному судье и что суд обладает соответствующей юрисдикцией. А пока — вот перечень ваших долгов, порядок выплаты которых следует утрясти с судьей.

Маргрета невероятно удивилась, получив от команданте этот листок бумаги; я потребовал, чтобы она перевела мне слова офицера. Она перевела, и я взглянул на общую сумму долга.

Больше восьми тысяч песо!

Не нужно было обладать глубоким знанием испанского языка, чтобы прочесть счет — почти все слова были родственны английским. «Tres horas» — «три часа», следовательно, нам надлежало оплатить три часа пользования «aeroplano» — слово, которое я уже слышал от Маргреты; оно означало летательную машину. Нам предстояло оплатить также время, затраченное на нас лейтенантом Сансом и сержантом Домингесом. Плюс мультипликаторный фактор, означавший, как я решил, накладные расходы или что-то вроде того.

Кроме того, топливо для aeroplano и эксплуатация последнего.

«Pantalones» — это штаны; прилагался чек за ту пару, что была на мне.

«Falda» — юбка, а «camisa» — блузка; костюм для Маргреты оказался весьма дорогим.

Один пункт меня особенно поразил — не суммой, а тем, что его вообще включили: я-то думал, что мы гости, но в счете фигурировали два ленча по двенадцать песо каждый.

Здесь была даже плата за время самого команданте.

Я хотел спросить, сколько долларов в восьми тысячах песо, но промолчал, сообразив, что не имею ни малейшего представления о покупательной силе доллара в мире, куда нас зашвырнуло.

Маргрета обсудила счет с лейтенантом Сансом, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Последовал взрыв восклицаний, а также размахивание руками. Она выслушала и сказала мне: