Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов

Двое шли сквозь огонь. Старик жрец с трудом выдерживал чудовищный жар, кузнецу же пекло было нипочём. Пламя даже не касалось их. Уже близок был выход, и тут из пламени выступило полное неизбывной злобы человеческое лицо и по бокам его — две змеиные морды. Потом и человеческая голова оборотилась драконьей. Страшное чёрное пламя разом вырвалось из трёх пастей. Бурморт дико закричал, рванулся. Кости его захрустели в тисках могучей руки кузнеца. Тело мигом обуглилось, затрещало, разваливаясь и обращаясь в пепел. Бессильно плавились обереги.

Стоявшие снаружи на миг увидели среди пламени, как орёл с трёхглавым драконом терзали лося. Потом из огненного дома твёрдым, тяжёлым шагом вышел Железный Старик. Даже одежда на нём не обгорела. Под его властным, безжалостным взглядом Джак оцепенел.

— Я победил. Поединок был честным. Ты видел?

Младший жрец побледнел ещё больше. Один против четырёх чёрных шаманов! Если сам Бурморт не выстоял... А внизу разбойная орда, готовая перерезать или увести в рабство всех жителей городка. Он должен спасти род своей жены! И Джак, не в силах произнести ни слова, покорно кивнул. Всего лишь кивнул.

— Я мог бы сделать рабами ваш род. Но у нас один враг. Тот, что идёт с юга. Враг всему лесу.

Джак согнулся в низком поклоне. Он спас род! А что будет с племенем — мудрейшему шаману Корт-Айке знать лучше. Да, теперь мудрейший в племени — он.

Лаума, не таясь, уже в человеческом обличье слезла с ели. Ох и рисковала она сейчас! Сидящий на священном дереве может черпать силу из всех трёх миров, особенно с амулетом трёхглавого царя-змея. Но если ударит огненная стрела с неба — чародея не спасёт ничто. Слава Яге-матушке, пронесло! Видно, далеко был Грозовой Охотник...

Из-за вала донёсся ехидный старушечий смех.

Из соснового бора к валу священного городка выехал конный отряд. Всадники в островерхих шерстяных колпаках и добротных бактрийских доспехах, с луками, мечами и акинаками напоминали сарматов, но русые волосы и рыжеватые бороды обличали в них пермяков. На знамени, увенчанном медвежьей головой, был вышит медведь, положивший большую голову между могучих лап. Предводитель отряда сам походил на лесного хозяина, которому не уступал сложением и силой. Лохматые волосы, уже обильно тронутые сединой, напоминали медвежью шерсть. Тёмные глаза смотрели угрюмо и недоверчиво.

Всадник лет тридцати, ехавший рядом с вождём, едва ли не превосходил его ростом и силой. Но в этой силе не было ничего звериного, пугающего. В Бактрии, где побывал этот воитель, греки прозвали его Гераклом Гиперборейским. Он и впрямь напоминал величайшего из героев Эллады — не только могучими мышцами, но и добрым простоватым лицом, окаймлённым тёмно-русой кудрявой бородой. Сходство довершали тяжёлая палица и львиная шкура (служившая, правда, не плащом, а конским чепраком).

Из-за частокола выглядывала хорошо знакомая воинам разбойная рать. А ещё — какие-то неведомые светловолосые воины в чёрных медвежьих шкурах. Окинув их взглядом, предводитель проревел громовым голосом:

— Как посмели войти в святое место? Где Бурморт?

Над частоколом показались головы и могучие плечи Корт-Айки и Яг-морта.

— Бурморт погиб в огненном поединке со мной. Отныне верховный жрец — я. Куль, подземный владыка, дал мне победу. Теперь здесь почитают его. Как и всех богов леса, — спокойно произнёс кузнец.

— Думаешь, колдун, я поверю хоть одному твоему слову? Чтобы ты одолел мудрейшего жреца в честном поединке? Кто подтвердит — этот урод Яг-морт?

— Ты сам урод, только шерсть хуже моей! — прорычал лесной человек.

— Поединок был честным, я следил, — раздался слабый голосок Джака.

— Знал я, что ты трус, Джак, а ты ещё и предатель! — отрезал вождь.

— Не верь ему, князь Кудым-Ош, Кудым-Медведь. — Голос кузнеца был всё так же спокоен. — Не верь мне. Никому из людей не верь. Ты ведь сам только получеловек. Твоя мать, одноглазая колдунья, родила тебя от медведя.

— Даже медведи не любят тебя. Они помогли тебе в войне с сарматами, а ты не смог отговорить людей убивать медведей, — безжалостно добавил Яг-морт.

Из глотки Кудыма вырвалось глухое, грозное ворчанье. Рука его поднялась к горлу, словно чешуйчатый железный панцирь душил князя. Он знавал: там, под панцирем и кожаной рубахой — бурые волосы, слишком густые для человека и слишком редкие для медведя. А кузнец невозмутимо продолжал:

— Не верь людям. Верь своим родичам.

Посреди частокола вдруг открылась калитка, и из неё показались два существа. Они были одеты почти как люди, но Кудым сразу понял: один из них — медведь ниже пояса, а второй — выше. Сын медведя почувствовал бы это, даже если бы первый носил сапоги, а второй — рубаху и кафтан. А Медведичи преспокойно взяли длинную лестницу, упёрли её нижним краем в землю по другую сторону рва.

— Не годится медведю с медведем говорить сверху. Хотя наш род знатнее твоего, — сказал первый по-сарматски.

Оба быстро спустились, и первый продолжил:

— Здравствуй, Кудым-Медведь, сильнейший среди коми! Я — Шумила Медведич из земли венедов. Мой отец — великий волхв Чернобор, а мать — медведица из рода Великого Медведя, древнего зверобога. А мой брат Бурмила родился от великой ведьмы Костены и медведя из того же рода. Редко такие медведи выходят из нижнего мира — только чтобы породить славных могутов.

— Зачем пришли в нашу землю, родичи? — Голос Кудыма заметно смягчился.

— Защитить её. Враг идёт с юга, страшный враг всего леса — Ардагаст, царь росов; — сказал Шумила.

— Даже мы, самые сильные из венедов, его одолеть не смогли. Он нас, правда, тоже, — добавил Бурмила.

— Ещё один сарматский царь с набегом пришёл? Бил я сарматов, и не раз. Тут им не степь, — усмехнулся Кудым.

— А я их бил не только здесь, ещё и на юге, в Хорезме. Мы, пермяки, такие — сами, если надо, другим поможем, — подхватил кудрявобородый спутник князя — его сын Перя, славой уже превосходивший отца.

— Ардагаст — не просто сарматский царь, — покачал головой Шумила. — От него и данью не откупишься. Он топчет обычаи всех племён, глумится над святилищами, истребляет мудрейших колдунов.

— Мудрейших? — прищурился Перя. — Знаю я эти песни. Были у нас жрецы огня, звали себя «божьи люди». Велели людям огонь зажигать только от священного огня, ещё и платить им за это, и слушать их, святых да мудрых. А я на таких на юге насмотрелся. Там они ещё жаднее, в храмах каменных огонь прячут. А велят людям вовсе несусветное: братьям сестёр в жёны брать, отцам — дочерей, а мёртвых псам да птицам скармливать. Только не все их слушают, и боги за это не карают!

— Вернулся мой сынок, да разогнал тех жрецов, и капища их порушил, и огонь святой его не наказал. Не от таких ли святых и вы пришли, родичи? — испытующе глянул на Медведичей Кудым.

— Мы — враги жрецов огня и их Огненной Правды! — не отвёл взгляда Шумила. — Из степи эта зараза пошла на погибель лесу! Ты, Перя, ведь по своей воле разорял капища? А придёт Ардагаст — не будет у вас, лесных людей, ни своей воли, ни веры, ни обычаев. Только те, что установят вам царь росов и его главный жрец Вышата. Эти двое варят вольные племена в одном котле, и выходит одно племя — их рабов. Вот почему росы в лесу воюют не хуже, чем в степи. Восточные росы — степное племя, а западные — сброд! И всё этому сброду покоряются. Даже нуры, волчье племя. Вождь их, Волх-оборотень, сделался подручным князем у Ардагаста.