Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945 - Йонас Лессер

Генрих Манн, который всегда был критиком эпохи Вильгельма, в 1910 году сравнил Германию и Францию в своем блестящем очерке. Франция, писал Манн, может гордиться своими мыслителями и писателями, которые – от Руссо до Золя – противопоставляли себя власти и учили нацию «сомневаться в силе государства». Там, во Франции, «дух не был бледным призраком, он пребывал с нами, с людьми. Но никто никогда не видел, чтобы сила германской нации использовалась для превращения знания в политические деяния. Мы мыслим дальше, мы мыслим до границ чистого разума, доходим до «ничто», а в это время нацией управляют с помощью Божественного провидения и кулачного права. Зачем нам что-то менять? У нас нет великой нации, у нас есть только отдельные великие люди». После начала Первой мировой войны Генрих Манн остроумно избрал новый способ критики своей страны, охваченной военным угаром, и предсказал ее поражение. В начале войны Манн опубликовал изящное эссе о Золя. Это было политическое обвинение, которого не заметила строгая, но безграмотная немецкая цензура. Манн говорил о Франции и Наполеоне III, но в действительности имел в виду кайзеровскую Германию. Манна хорошо поняли многие почитатели его предвоенных сатирических романов и очерков. Манн называл кайзеровскую Германию «самой бесстыдной и неумеренной из всех стран», ее банкиров и промышленников – «столпами династии, которые поддерживают ее, пока она поддерживает их махинации», а офицеров – людьми, пошедшими на войну исключительно за свои привилегии. Манн пророчествовал: «Страна, построенная исключительно на силе, а не на свободе, справедливости и истине, страна, понимающая только приказ и его выполнение, не может одержать победу, даже если начинает войну, располагая огромными силами. Порочность всякого правительства ведет нацию к краху. Демократия станет даром нашего поражения». В предшествовавшие Первой мировой войне годы Генрих Манн написал исполненный горького сарказма роман «Верноподданный», опубликовать который смог только в 1919 году. Жизнь военных в Германии, говорил Генрих Манн, «сокрушает всякое личное достоинство. Попадая в казарму, вы немедленно становитесь ничтожной вошью, сырым материалом, из которого безграничная чужая воля лепит то, что ей угодно». Молодые националисты вслед за кайзером говорят о «подрывной деятельности» и «внутреннем враге», говорят, что «ворчуны и недовольные могут убираться прочь». Они согласны с тем, что «еврейский либерализм – это предтеча социализма и что германские христиане должны примкнуть к (антисемитскому) придворному проповеднику Штёкеру». Герой романа верноподданный Дидерих Гесслинг еще в начальной школе получает удовольствие оттого, что «распинает» единственного в школе еврейского мальчика. «Руку Гесслинга направляло само христианство». Он защищает «наши самые священные ценности», он собственноручно расправляется с социал-демократами, «сокрушает каждого, кто становится на его пути» и ведет «вас к славному будущему». Он говорит о «немецкой порядочности и нравственности», о «немецкой верности», о «самоотверженном идеализме – привилегии немцев». Он говорит, что «германизм – это культура», что «быть немцем – это значит быть объективным», что весь мир завидует нам, «потому что у нас есть кайзер» и что только мечом можем мы сохранить наше положение в мире. Он солидарен с кайзером в его ненависти к Англии.

Теперь, для контраста, покажем, как вели себя во время Первой мировой войны кайзеровские пасторы и профессора. Придворный капеллан Генс уверял кайзера в том, что Германия сражается за протестантизм и что немцы – избранный Богом народ. Профессор Фридрих Майнеке утверждает, что война была навязана невинной Германии «по вине других. Зависть и ненависть Запада ждали своего часа, чтобы подло напасть на нас». Великобритания завидовала Германии из-за «плодов нашего трудолюбия, и, чтобы прикрыть свою зависть, британцы говорили о нашей агрессивности. Если мы покорим их, то покорим не только ради себя самих, но и для блага всего человечества». Университетские профессора кайзеровской Германии опубликовали манифест: «Мы полны негодования в связи с попытками врагов Германии вбить клин между тем, что они называют духом немецкой науки, и тем, что они называют прусским милитаризмом. Дух германской армии – это дух немецкого народа. Они едины, и мы часть этого целого. Мы убеждены, что спасение европейской культуры зависит от победы германского милитаризма». Профессор Эдуард Мейер патетически восклицал: «Если Германия и Австрия проиграют эту войну, то хозяйничать в Европе будет Россия». Германия, таким образом, борется за «спасение цивилизации от славянских орд».

Профессор Онкен говорил о «секретной британской политике, направленной на поражение экономического конкурента и его ограбление. Британцы рассматривают эту войну как выгодный бизнес». Профессор В. Франц назвал Россию и Великобританию агрессорами. Россия, говорил он, всегда была склонна к авантюрам и алчным захватам, а Великобритания стала союзницей России для того, чтобы уничтожить германскую промышленность и внешнюю торговлю. Он презрительно отзывался о британском ханжестве, самодовольстве, национальной гордыне, циничной и бесстыдной лживости. «Мы считаем всю британскую нацию полностью ответственной за эту агрессивную войну, – восклицает Франц. – Нынешняя война доказала, что германская культура намного превосходит современную британскую культуру». Х.С. Чемберлен в 1917 году назвал немцев «нацией мыслителей и поэтов» и был уверен, что история назовет их «нацией героев и изобретателей». Англичан, утверждал он, неверно называют свободной нацией, это немцы – «нация свободных, правдивых и порядочных людей. Разные группы арийской расы были всегда фундаментальными идеалистами».

Когда германское наступление осенью 1914 года было остановлено на Марне, старый фельдмаршал Хеслер сказал, что войну можно считать проигранной, а генерал Мольтке сказал это лично кайзеру. Но когда немцы внимали предостережениям? Они продолжали сражаться, а в первые месяцы 1917 года начали неограниченную подводную войну. Разумные люди уже тогда говорили о недопустимости этого шага. Посол Германии в Вашингтоне граф Бернсторф убеждал свое правительство отказаться от разбоя подводных лодок, ибо это неминуемо приведет к вступлению в войну Соединенных Штатов. Профессор Макс Вебер разослал предостерегающий меморандум министру иностранных дел и лидерам политических партий – но тщетно, его никто не пожелал слушать. Людендорф и пангерманисты продолжали упрямо гнуть свою политическую линию.

В начале войны германские политики и генералы вовсю грезили об огромных территориальных приобретениях и мечтали о «мире с позиции силы», о «мире Гинденбурга». Пангерманисты под руководством своего вождя Класса еще в 1914 году составили список будущих аннексий. Националист и крупный промышленник Гугенберг говорил в 1915 году кайзеру, что Бельгию ни под каким видом нельзя отдавать даже в обмен на новые колонии, ибо Бельгия и Северная Франция исключительно важны для германской промышленности. Что же касается Востока, то там Германия хотела приобрести обширные сельскохозяйственные угодья, чтобы прокормить растущее население промышленных областей. Крупп, Стиннес, Тиссен, Кирдорф, Штреземан, Людендорф, Тирпиц и многие другие генералы придерживались того же мнения. Генерал Гренер уже в 1916 году считал, что в лучшем случае война может закончиться вничью. Протрезвевший в ходе войны профессор Фридрих Майнеке заявил в 1917 году: «Политика завоеваний и насилия, проводимая консерваторами, пангерманистами и горячими головами из партии отечества, должна вылиться в подавление стремления нации к политической свободе и в установление военного деспотизма. Это очень серьезная опасность, каковой мы должны всеми силами остерегаться. Насильственная внешняя политика приводит к насилию и в политике внутренней». Как всегда, предостережения разумных немцев не были услышаны. Правда, уже в конце 1916 года кайзер делал робкие попытки нащупать возможность заключения мира, но, так как он не сделал ни одного конкретного предложения, все его попытки закончились ничем.