Амнезия души - Татьяна Коган

– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на прелюдии и ожидание чуда, – Лиза погрузила пальцы в его густые волосы. – Можно, конечно, надеяться и ждать, когда выстрелит, но выстреливает обычно в затылок. Поэтому я предпочитаю брать судьбу в собственные руки и лепить по своему усмотрению. Само приплывает только дерьмо, за жемчугом надо нырять. У меня много желаний, и я стараюсь реализовывать их быстро и эффективно. Мне ничего не досталось на блюдечке с голубой каемочкой, я всего добилась сама.

– Это заметно, – парень коснулся губами косточки на ее тонкой лодыжке. – У тебя, наверное, целый сундук занятных историй, которые ты никому никогда не расскажешь.

– Ну, сундук не наберется, но кое-что есть, – лениво протянула Лиза. Ее начинало клонить в сон, и она пожалела, что не взяла с собой кокаин. В общем-то, правильно, что не взяла, – стоило сделать перерыв, а то зачастила.

– Скажи, ты когда-нибудь делала такое, чего впоследствии стыдилась? – спросил Дима.

Вопрос неожиданно разозлил Лизу.

– Стыд проистекает от боязни порицания – если не другими, то самим собой. На мнение других я плюю, а с собой нахожусь в ладу. Мне нечего стыдиться. Совесть у меня чиста, я ею не пользуюсь.

– Прости, – виновато улыбнулся парень. – Мне не следовало задавать глупый вопрос.

– Расслабься, – ее голос смягчился. – Я делала такое, за что другим наверняка было бы стыдно. Так понятнее?

– Вполне.

Лиза подозрительно покосилась на парня:

– Чего это ты демагогию развел? Больше заняться нечем?

– Мне показалось, ты хотела поговорить, – в полумраке блеснула белозубая улыбка.

– Я тебе сейчас покажу, чего я хотела! – нарочито сердито фыркнула Лиза, подорвавшись с кровати и подбежав к столику, где лежала ее сумка. Несколько секунд рылась во внутренних карманах. Затем повернулась к Диме и кинула в него упаковку презервативов:

– Защищайтесь, сударь!

Несмотря на выходной день, Улыбка проснулся рано. Оголодавшая Матильда взгромоздилась на хозяйский живот и назойливо вякала, требуя пищи. Человек перевернулся на бок, сбросив с себя наглое животное, и некоторое время лежал с закрытыми глазами, игнорируя звуковой раздражитель. В конечном итоге не выдержал и сел, обреченно выдохнув:

– Достала, толстозадая. Сейчас накормлю, не ори!

Кошка покладисто муркнула, словно вовсе и не она терроризировала несчастного двуногого последние двадцать минут. Спрыгнула с кровати и засеменила в кухню, периодически останавливаясь и оглядываясь. Улыбка поплелся следом, неохотно продирая глаза. Открыл консервы, вывалил содержимое в миску и двинулся в ванную, мысленно соглашаясь с тем, что полное подчинение – это когда, проснувшись, ты идешь не в туалет и даже не умываться, а давать жрать коту.

Контрастный душ прибавил бодрости. Улыбка побрился, закинул в стирку грязные вещи и вернулся на кухню. В открытое окно врывался влажный ветер, утро выдалось пасмурным и дождливым. Неряшливая серая пелена медленно ползла по небу, лишь на секунду в образовавшийся между облаками просвет просачивался солнечный луч и тут же исчезал. Для большинства людей не самая удачная погода для прогулки, но Улыбка давно научился не зависеть от атмосферных явлений. Сегодня он намеревался наведаться к другу Тольке, и даже ураган не смог бы отменить его решение.

Улыбка достал из духовки сковородку, поставил на плиту. Плеснул подсолнечного масла, порезал помидор, разбил три яйца. Стандартный холостяцкий завтрак. В минувшие дни он много работал, выходной пришелся как нельзя кстати. Улыбке требовался отдых. А также возможность хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию.

Знакомство с Елизаветой Гончаровой углубилось и окрепло. Как и когда приступать к реализации плана, он поразмыслит вечером, а день посвятит общению с другом.

Раньше они виделись часто. Встречи стали реже, когда Толька обосновался за городом. Дело было не во времени: два часа в пути – сущая мелочь. Просто тяжело давались Улыбке эти встречи, морально тяжело.

Стал накрапывать мелкий дождь, отчего простиравшийся за окном пейзаж посерел и размылся. Улыбка посмотрел вниз: дорога, покрытая тончайшим слоем влаги, походила на старое пыльное зеркало, в котором отражались призрачные дома и хмурое небо. Возле бордюров образовались лужи, и проезжающие автомобили обрушивали на тротуары мутные фонтаны брызг, заставляя прохожих держаться подальше от края.

Матильда с неожиданной для своей тучности грацией запрыгнула на подоконник, чтобы разделить с человеком момент созерцания. Улыбка не боялся оставлять окна открытыми: Матильда хоть и интересовалась внешним миром, но была крайне осторожна и недоверчива, не рискуя выглядывать далеко. Тем не менее, уходя из дома, окна на всякий случай закрывал.

В десятом часу Улыбка покинул квартиру, завел старую, но отлично служившую «десятку» и вырулил на трассу. Чтобы не скучать в дороге, включил радио, но уже через полчаса следовавшие одна за другой мелодии слились в неразборчивый монотонный шум, будивший воспоминания.

Прозрачные капли настырными мошками облепляли лобовое стекло, чтобы несколько секунд спустя погибнуть под скрипучими «дворниками». Улыбка сосредоточенно смотрел на дорогу, погружаясь в далекое прошлое.

В первый год срочной службы произошел в части любопытный случай. У одного из офицеров имелся ежедневник, именуемый солдатами не иначе, как кондуит. Сам офицер отличался суровостью нрава и природной гадливостью. Никому не давал спуску, цеплялся ко всем по мелочам, лишь бы найти провинившегося. За мельчайшие проступки раздавал наряды вне очереди. Ошибки записывал в кондуит, собирая досье на каждого бойца. Перед выходными и праздниками судьба солдата зависела от записей в его ежедневнике. Если значилась хоть одна провинность – на увольнение не стоило рассчитывать. Если за год записей накапливалось слишком много (пусть даже отработанных), то жизнь отчаянных нарушителей заметно усложнялась. Берег офицер свой кондуит как зеницу ока. Никогда с ним не расставался.

Однажды кондуит пропал. Будто растворился в воздухе. Где, когда – неизвестно. Был – и не стало. Офицер построил взвод и не распускал их несколько часов, вынуждая виноватого признаться. Все молчали. Проверка личных вещей тоже не помогла, как и приватные беседы в кабинете. Офицер лютовал и бесился, считая, что солдаты намеренно укрывают вора, но ничего не мог поделать – никто тайны не выдавал. Пропажа кондуита обернулась долгожданными увольнительными тем, кто уже перестал о них мечтать. Офицер не помнил всех проштрафившихся.

О том, кто украл кондуит, знал лишь Улыбка, ибо собственноручно помогал Тольке уничтожать похищенный ежедневник. Как Тольке удалось провернуть это воистину героическое мероприятие, он не рассказывал и опасения быть разоблаченным не демонстрировал. Отделывался своей излюбленной поговоркой: «Легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым».

На счет неуязвимости Толька не преувеличивал. Позже, когда им придется участвовать в реальных боевых действиях, он неоднократно подтвердит этот факт.