Амнезия души - Татьяна Коган

Улыбка повернулся на бок, обняв подушку, и закрыл глаза. В армии он научился засыпать по команде, но с каждым годом эта привычка слабела, и порой требовались усилия, чтобы выкинуть из головы мусор и провалиться в невесомость. Где-то на грани между явью и сном Улыбка вновь услышал имя и фамилию, с недавних пор ставшие смыслом его существования.

Среди ночи проснулся от грохота и кошачьего воя. Сел на кровати, не сразу сообразив, что стряслось. Понадобилось несколько секунд, чтобы выяснить: Матильда спрыгнула с тумбочки и угодила лапой в оставленную на полу чашку. Испугалась и рванула от греха подальше – спрятаться в укромном месте и зализать душевную рану. Улыбка нехотя поднялся, поплелся на кухню, вытащил кошку из укрытия между плитой и батареей – ее излюбленного убежища – и принес обратно в комнату.

– Спи, толстуха, – приказал он, погладив питомицу и опустив ее на подушку.

Расстелил постель, снял шорты, повалился на кровать и моментально отключился. К счастью, спал спокойно, без сновидений.

На следующее утро проснулся за две минуты до звонка будильника. По-быстрому принял душ, побрился. Усмехнулся своему отражению. Улыбке всегда давали лет на пять-семь меньше, чем ему было на самом деле.

– Вводишь людей в заблуждение, – покачал он головой и направился в кухню кормить Матильду и готовить завтрак. Поскольку окна на ночь он оставлял открытыми, к утру квартира остывала, наполняясь редкой для лета сырой прохладой. Приятный озноб поднимал волоски на коже: Улыбка специально не вытирался полотенцем, чтобы ярче ощущать прохладу. Утро не навевает тоску, когда по озябшему телу гуляет ветерок, а легкие дышат свежестью.

Позавтракав и выпив чая, Улыбка окончательно взбодрился. У него оставалось еще несколько свободных минут до выхода, и он посвятил их обдумыванию дальнейших действий. План был относительно прост, главное – не спешить и соблюдать последовательность действий.

Самая сложная часть позади. Дальнейшая операция будет разворачиваться постепенно и осторожно. Спешить нельзя. Елизавета Гончарова далеко не простая женщина. Чертей в ней столько сидит – мало не покажется. Чтобы ненароком не выдать себя, нужно проявлять предельную бдительность.

Улыбка в который раз удивился, как удачно сложилась их первая встреча. Он, конечно, рассчитывал на успех, но чтобы так просто и сразу – в этом присутствовала львиная доля везения. Парень мысленно поблагодарил судьбу за оказанное доверие. Все шло как по маслу.

Часы указывали на то, что пора отправляться на работу. Улыбка поменял в миске воду, насыпал сухого корма, чтобы Матильда могла перекусить в его отсутствие, и покинул квартиру.

Они сидели в восточном ресторане на низких узорчатых диванах и курили кальян. Сизый дым висел в неподвижном воздухе, в помещении царил полумрак, и было отчетливо видно, как при каждой затяжке наливается красным и угасает на фольге уголек.

– Как твоя работа? – вяло спросила Лиза, передавая мундштук сидевшему напротив Джеку. От тепла и духоты тело размякло, а голова стала тяжелой. Хотелось закрыть глаза и задремать под тихую беседу.

– Работа радует, – Джек затянулся яблочным дымом и выдохнул.

– Новых экспериментов не планируешь?

Он улыбнулся:

– Пока нет.

Психотерапевту Кравцову, еще недавно мечтавшему исследовать процесс внушения искусственной амнезии, сейчас действительно было не до экспериментов с чужим сознанием. Он едва справился с экспериментом, подготовленным судьбой специально для него. Восемь незрячих недель изрядно встряхнули мировоззрение Джека. Он не изменился, не превратился в другого человека – просто стал замечать то, чему ранее не придавал значения, от чего отмахивался, как от ненужного сора. Можно считать себя умным и самодостаточным и следовать выработанным принципам, но никто не даст гарантии, что однажды не наступит момент, который заставит тебя усомниться в правильности выбранного пути.

С потерей зрения пришли злость и обида. Позднее Джек поймет: злость и обида – синонимы эгоизма. И если раньше собственный эгоизм не только не смущал его, а всячески им культивировался, то теперь пробуждал незнакомые, неловкие ощущения. Джек пытался идентифицировать их, но тщетно. Чувства были слишком неустойчивы и меняли форму, как дым под порывом ветра, оставляя едкое послевкусие то ли стыда, то ли сомнения. Никогда прежде Джек не испытывал столь неопределенного состояния. Оно не угнетало, но и не дарило восторг. Оно сопровождало его повсюду – куда бы он ни шел, о чем бы ни думал.

Джек осознавал, что единственный способ победить неопределенность – быть честным с самим собой. Он никогда не отворачивался от правды. Мог лгать другим, но не себе. Сейчас Джек проявлял предельную откровенность. Выворачивался наизнанку, чтобы вычленить тревожащий элемент, засевший в мозгу и не дававший покоя. Сидел в кресле пациента, не утаивая от внутреннего психотерапевта ни единой мысли. И все-таки не улавливал чего-то важного.

– Ну и душно здесь, – выразил недовольство Макс. – Они, что ли, кондиционер выключили? Совсем оборзели! Пойду разберусь!

Он с трудом поднялся – от сидения на низком диване ноги затекли и не сразу разогнулись – и направился к бару.

– Выглядишь усталой, – заявил Джек, оставшись наедине с Лизой. – Плохо спишь?

– Не дают, – благодушно щурясь, ответила та.

Он заинтересованно хмыкнул:

– Рад за Макса.

– Максик тут ни при чем, – Лиза загадочно улыбнулась и вернула на место упавшую с плеча лямку платья. Она не любила откровенные наряды, предпочитая одежду строгую, темных тонов. Классический стиль подчеркивал ее хищную нестандартную красоту, привлекая истинных ценителей. Но в последнее время Лизу захлестывало желание нравиться всем без разбора, поэтому она выбирала эффектные и откровенные наряды. Сегодня надела длинное темно-синее платье с облегающим верхом и расклешенным низом.

– Это что-то новое, – усмехнулся Джек. – Детали!

– Мальчик, почему бы тебе не пойти поиграть с чем-нибудь ядовитым? – фыркнула Лиза.

– Это ты так шутишь или снова планируешь? – сыронизировал друг, вспомнив признание подруги о намерении отравить его.

– Зависит от твоего поведения, – не осталась в долгу собеседница и повернулась к подошедшему Максу. – Ну что, Илья Муромец, всех победил?

– Причем несколько раз, – хохотнул тот, усаживаясь за турецкий столик, заставленный закусками.

– Булаву не натер?

– Не боись, цыпа, тебе осталось.

В помещении посвежело, дышать стало легче. Лиза поджала ноги под себя, набросав сверху подушек, чтобы не озябнуть. Прохладные потоки опускались с потолка прямо над диванами.

Макс налил морса и залпом осушил бокал:

– Эх, хорошо сидим. Жаль, что без Глеба.

– Ты же сам настоял на том, чтобы он с нами не отсвечивал, – едко заметила Лиза.