Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

Татьяна неопределенно приподняла хрупкие плечи.

Суетливо сдернув со спины вещмешок, Андрей принялся

развязывать тугой узел.

Вкладывая в безвольную руку Татьяны расписанный длиннохвостыми золотыми рыбками шелковый платок, он пробормотал:

— Китайский… В Мукдене купил…

Пальцы Татьяны не шелохнулись.

— Возьми, — жалобно, с горечью в голосе, проговорил Андрей.

— Спасибо, — сорвалось с ее губ.

Помявшись, он вопросительно поднял глаза:

— Пойду я… Ёлкин, на базаре дожидается…

Татьяна промолчала.

Андрей тряхнул головой, повернулся неловко, пошел к двери.

— Случится быть в городе, заходи, — глядя в ссутулившуюся спину Кунгурова, сказала Татьяна.

Он замер, обернулся к ней:

— Хорошо…

Трясясь на телеге по пыльной, избитой колесами дороге, Андрей не слышал говорка Терентия Ёлкина. Он вспоминал последние слова Татьяны, мысленно повторял их раз за разом, молчал и улыбался сам не зная чему.

11

Сотниковский пристав Платон Архипович Збитнев шел по главной улице села. Завидев телегу, он свел брови и всмотрелся в седоков. В одном из них он без труда узнал Ёлкина, а вот второго, в солдатской шинели, признать не смог, как ни вглядывался.

Поравнявшись с приставом, Ёлкин соскочил на землю, сдернул шапку:

— Доброго здоровьица, ваше высокоблагородие, — с поклоном проговорил он.

Збитнев наконец узнал Кунгурова, но продолжал делать вид, что солдат ему незнаком.

— Кого это ты привез? — с ноткой суровости спросил Збитнев.

Ёлкин торопливо заулыбался:

— Ероя! Энто же Андрюха Кунгуров! С войны вернувшийся! При двух Георгиевских крестах!

Збитнев благосклонно улыбнулся в пышные рыжеватые усы. Слегка пожурил:

— Героям тоже полагается уважение начальству оказывать.

Продолжая сидеть на телеге, Андрей сбил папаху на затылок,

посмотрел прямо в глаза приставу.

— Извиняйте, — нехотя выдавил он, — чего-то ноет, не могу приветствовать, как полагается.

Стараясь держать себя в руках, Платон Архипович подкрутил вверх кончик уса.

— Ну, вот видишь, братец, героем вернулся…

— Вам спасибо, — пряча взгляд, буркнул Андрей.

Пристав укоризненно покачал головой:

— Все обиду держишь…

— Служба у вас такая, — хмыкнул Кунгуров.

— Ты, братец, случаем, не контуженный? — с деланным участием полюбопытствовал Платон Архипович, подойдя ближе.

— Бог миловал.

— Дерзок стал, братец Кунгуров, — неторопливо, будто взвешивая каждое слово, проговорил Збитнев.

— Жизнь научила.

Плотный стриженый затылок станового пристава побагровел:

— Так так… Стало быть, заразы революционной нахватался по дороге…

Кунгуров кольнул его недобрым взглядом. Словно не замечая этого, Платон Архипович произнес с дружеской интонацией в голосе:

— Вылечим… Мы ее крапивой-с, крапивой-с… Народное средство… Как рукой всякую хворь снимает… Правда, Терентий?

Ёлкин затряс жидкой бороденкой:

— Устамши Андрюха, с дороги… Такую путю длинную проделал, как тут не устать? Вы уж не серчайте, ваше высокоблагородие, на речи евонные.

— Я и не серчаю, — ответил Збитнев. — Отдохнет, одумается, за хозяйство возьмется, не до дерзостей будет. Старички наши не очень поважают смутьянов.

Пристав поправил фуражку, расправил широкую грудь и двинулся вверх по улице, туда, где виднелась крытая выкрашенным в зеленый цвет железом четырехскатная крыша его большого дома, смотрящего широкими окнами на раскинувшееся вдоль реки село.

Боязливо покосившись на удаляющегося станового, Терентий виновато сказал:

— Ты, Андрюха, энто… тово…

Кунгуров прервал:

— Поехали.

Ёлкин бочком запрыгнул на телегу, хлестнул лошадь вожжей, прикрикнул фальцетом:

— Но! Холера!

Проснувшись ранним утром, Андрей долго лежал на спине, глядя в потолок и слушая, как мать, шаркая ногами, копошится возле печи, шикает на младших, чтобы они не подняли старшего сына раньше времени.

Сидя за столом, он неторопливо ел блины; улыбался братишкам, не спускавшим глаз с Георгиевских крестов; отмалчивался, когда приставали с просьбами рассказать, как он бил японцев; смурнел, видя постаревшую, обрюзгшую мать.

Потом Андрей долго курил у окна.

— Зыковы где? — не оборачиваясь, спросил он.

Рябое лицо матери исказила плаксивая гримаса. Она закусила кончик платка, тонко заголосила:

— Андрюшенька, сыночек, не связывайся ты с имя, родителя твово все едино не вернешь! Ну их! Обо мне, о младшеньких подумай! Как жить-то будем, ежели с тобой че случится? И так все хозяйство из-за Зыковых прахом пошло! Пожалей ты нас, Христа ради!

— Здесь они, что ль? — все так же глядя в мутное стекло, обронил Андрей.

— Супостатов-то и нету. Токмо Степка при Маркел Ипатиче остался. Так он что, он же тихий, муху не забидет. Хозяйством занимается, жениться вроде собрался на Феньке кабатчиковой. Не трожь ты его, Христом Богом молю!

— Не трону, — буркнул Андрей, накинул на плечи шинель и вышел из избы.

У ворот Зыковых лохматый заспанный работник в легком кожушке лениво обтесывал новую доску для забора.

— Здорово? — подойдя к нему, проговорил Кунгуров.

— Ух, ты! — шмыгнул носом работник. — Вернулся. Здорово, Андрей Васильич? К хозяину, че ль? Дык он баню пошедши топить. Можа, ишшо догонишь.

— Степка где?

— Энтот тута. В анбаре. Позвать?

— Сам зайду,

— Ну-ну, — кивнул работник, исподтишка вглядываясь в хмурое лицо Кунгурова.

Толкнув тяжелые ворота амбара, Андрей остановился.

Из полумрака показалась невысокая фигура Степки Зыкова. Он не мог понять, кто стоит в проеме, и встревоженно спросил:

— Ты что ль, Кондратий?

Андрей, не отвечая, затворил за собой ворота, шагнул навстречу. Степка, еще не понимая, кто перед ним, невольно отступил.

— Здорово, — наконец глухо произнес Кунгуров.

Узнав этот голос, Степка съежился, страх захолонул сердце, метнулся в ноги, приморозил их к земляному полу.

— Чего молчишь? Здороваются с тобой, — приблизившись вплотную, сквозь зубы сказал Андрей.

Степка беззвучно открыл рот и тут же с исказившимся от боли лицом отлетел к стене. Андрей рывком, от которого затрещала рубаха на груди Степки, поднял его на ноги и ударил еще раз, уже в лицо. Тот взвизгнул, метнулся к воротам, но, сбитый Андреем, покатился по земле. На четвереньках, быстро перебирая руками и ногами, пополз к выходу. Кунгуров поймал его за ворот и с силой потянул на себя.

— Пусти! — полузадушенно прохрипел Степка, не делая попытки вырваться.

— Где Лешка?

— Уехали они.

— Куда?

— Откель же мне знать?

Андрей накрутил воротник рубахи на кулак, ткань врезалась в Степкино горло, и тот, придушенно закатив глаза, потянулся скрюченными пальцами к шее, но на мгновение потерял сознание и обмякнул. В голове зазвенело, перед глазами поплыли красные круги, расплывающиеся в бесформенные пятна.

— Врешь! — услышал он над собой. — Где Лешка?

Жадно и судорожно хватанув воздух посиневшими губами,

Степка просипел:

— В Томске… Лавка у них на базаре…

Отпустив его, Кунгуров пошел к воротам.

—