Контур человека: мир под столом - Мария Аверина

– Про то и речь… Вот и спорят, кому сколько копеек отхватили – двадцать пять или тридцать семь… кого на сколько обсчитали. До мордобоя доходят.

– Господи-и‐и‐и… Весь мир с ума сошел… Вот не жилось людям… Черти че наделали…

Между тем вторая продавщица, так же не торопясь, вынула из пластикового ящика вторую пачку масла и, выхватив у молодой мамы второй талон, протянула карапузу. Круглые глаза малыша заинтересованно сосредоточились на заманчиво блестевшей обертке. Несколько помедлив, он протянул ручонку, и пухлые пальчики, инстинктивно сжавшись, крепко обхватили угол бруска – на всю пачку ему естественно, не хватило ладошки. Несколько секунд он осмысливал сделанное, а потом потащил добытое в рот.

Молодая мама заботливо хотела подхватить, помочь своему отважному сыну, но тот же мужской голосок из толпы строго ее осадил:

– Не трожь! Пацан сам все знает!

И в эту секунду детские пальчики так же конвульсивно-инстинктивно разомкнулись, и тяжелый, скользкий для слабой детской руки кусок естественным образом ухнул на пол прямо под ноги заново прихлынувшей волне толпы.

– Не наступите! – истошно заорал чей-то женский голос.

– Не давать! Не удержал! – загорланил кто-то.

В мгновение ока в этом месте образовалось опасное завихрение: молодая мама, плюхнув сына на прилавок, нырнула вниз поднимать пачку, вслед за ней туда же исчезла какая-то женщина, за ней рванула другая, очередь напирала, кто-то упал. Малыш, лишившись мамы, удивленно закрутив большой круглой головой, потянулся было к весам, но, получив по руке от второй продавщицы, удивленно замер, и глаза его снова стали набухать слезами.

– Придурки! Людей подавите! – орали со всех сторон.

– Деньги давай! – меж тем, перегнувшись через прилавок, куда-то вниз кричала Нина Ивановна. – Деньги! За две пачки – деньги!

– Мне еще третья полагается, вот у меня талон! – раздавалось в ответ откуда-то снизу.

– Ты мне за две заплати! Третью муж пусть сам получает!

Меж тем малыш, раздосадованный потерей, не находя мамы и оказавшись один лицом к лицу с недобро возбужденными чужими взрослыми, так истошно заревел, что у меня оборвалось сердце.

В этот момент из-под прилавка вынырнула растерзанная, измятая молодая мама с измятой, перекрученной, грязной пачкой масла в руках. Она швырнула Нине Ивановне деньги и, подхватив отчаянно ревущего мальца, стала прорываться сквозь очередь к выходу.

– Будьте вы все прокляты, баранье стадо! – кричала она на ходу. – Будьте вы все прокляты с вашим маслом! Страна непуганых идиотов! Хлебнете вы все еще горя от своей безмозглости! Попомните мое слово, стадо озверевшее!

Стоявшие подо мной женщины расступились, и оказалось, что они прикрывали собой синюю сидячую коляску.

Молодая мама с размаху плюхнула пацана на сиденье и, роняя слезы, стала примащивать шапку на его круглую голову.

– Издеваются над народом как хотят, – тихо и горестно прошелестела одна из женщин. – Муж у меня на железке работает… Говорит, целые составы с едой от Москвы назад отправляют… А мы тут за пачку масла убить друг друга готовы…

– Дурной народ, все терпит… Лишь бы им в аквариум, как рыбам, корм откуда-то сыпался, – поддакнула ей другая. – Чего не хватало, все же у нас было? Жили же как-то…

– Приключений! – в сердцах крикнула молодая мама, высмаркивая нос малышу. – Приключений нам, идиотам, не хватало! Слишком спокойно жили. Скучно было. Перемен захотелось! Вот теперь и развлекаются! – грозно сообщила она распрямившись и взявшись было за ручки коляски. И снова две крупных слезы скатились по ее щекам.

– Тетенька, вы не плачьте! – не выдержала я.

Три пары женских глаз удивленно развернулись на меня.

– Вы к Нине Ивановне вечером приходите. В окошко на первом этаже в третьем подъезде постучите, она вам без всякой очереди масло отдаст! У нас в доме все так делают.

– К какой Нине Ивановне?

Я повернулась было показать к какой и тут вдруг поняла, что на меня смотрит вся очередь. Тишина в магазине установилась какая-то нереальная. А поверх замерших и обращенных на меня людских голов, недобро прищурившись, из-за прилавка пристально взирала Нина Ивановна.

И тут, откуда ни возьмись, появилась Бабушка, стремительно сгребла меня в охапку и бросилась вон из магазина. Последнее, что я слышала, был надсадный вопль издевательского хрипловатого мужского голоска:

– Бей сволочей-спекулянтов!

И страшный грохот, оборвавшийся в момент, когда за нами сама собой закрылась магазинная дверь.

Бабушка поставила меня на ноги, схватила за руку и бегом понеслась по улице.

– Сколько раз я тебе говорила, не лезь во взрослые дела! Сколько раз я тебе говорила, научись разговаривать тихо, а не орать! – задыхаясь, твердила она. – Идиотка! Надо думать, что ты делаешь!

Я, как могла, бежала за Бабушкой, совершенно не понимая, за что она меня ругает.

– Бабушка! Но мне тетю жалко! Она же плачет. И мальчика…

Бабушка круто остановилась на бегу:

– А приблуду нашего тебе не жалко? Ты понимаешь, что теперь точно конец твоему любимцу?! И так на волоске висел! Эта тварь же теперь обязательно собаколовку вызовет!

Выскочив из лифта, мы не увидели ни нашего Тузика, ни коробки, ни мисок.

Я заревела в голос. Бабушка сердито ковыряла ключом замок.

– Странно, – бурчала она, – я вроде бы на верхний тоже закрывала.

– Закрывала, закрывала, – раздался голос изнутри квартиры.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась моя Мама.

– Мама! – сквозь слезы оторопело сказала я. – Мама… ты, когда шла, не видела, куда наш Тузик делся? Мама, его уже собаколовка забрала? Мама, ну Мама… Ну скажи же мне…

Истерика била меня крупной дрожью. Бабушка, пряча глаза, вытаскивала ключ из замка.

– Что же ты даже телеграмму не дала…

– А я сюрприз хотела сделать! А получился не один, а сразу два сюрприза!

И она обернулась куда-то в глубь квартиры:

– Иди сюда, иди, иди. Иди, не бойся, ты теперь под моей защитой!

Из-за Маминых ног сперва опасливо выглянула кирпично-квадратная мордочка с торчащими в разные стороны нелепыми шерстяными клоками, затем два виноватых глаза, а потом… потом весь «недотерьер» лег на пол и пополз к Бабушкиным ногам, виновато виляя хостом и помигивая глазами. От его распушившейся, расчесанной, неожиданно светло-серой шерсти исходил аромат земляничного шампуня.

Я бросилась к нему, прижала его крепко-крепко, и он, с трудом развернувшись, благодарно умыл меня своим шершавым языком.

– Маша! Ты же так его задушишь! Или сломаешь! – смеялась Мама.