Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

В. Тимофеева-Ресовского. Она к настоящему времени отражена в нескольких книгах, наиболее известной из которых является документальный роман Даниила Гранина «Зубр». Удивительным было то, что такой уникальный человек жив и работает, сохранив свой характер и талант при двух тоталитарных режимах. Но он понес тяжкие личные потери. В Советском Союзе в 1937-м арестовали его младших братьев, одного из них, Владимира, директора небольшого завода в Ленинграде, в том же году расстреляли, второй провел десять лет в лагерях. В Германии был арестован гестапо в 1943 году и казнен в 1945-м старший сын Дмитрий. Здесь следует отметить, что в 1949 году правительственная директива о прекращении в СССР всех исследований с дрозофилой достигла и того засекреченного тюремного института в Челябинской области, «объекта 0211», где Николай Владимирович руководил отделом радиобиологии. В связи с этим он переключился на исследования по радиационной экологии, изучение закономерностей распространения радиоактивных изотопов в естественных средах. В Обнинске Тимофеев-Ресовский возобновил эксперименты с дрозофилой и продолжил исследования по радиационной экологии. Основные трудности для Николая Владимировича в этой работе были связаны со значительной потерей зрения вследствие дистрофии и тяжелого авитаминоза (пеллагры), которые он перенес, находясь на общих работах в Карагандинском лагере (Карлаг) в 1946–1947 годах. Он не мог читать и работать с микроскопом. Используя сильную и большую четырехугольную лупу, изготовленную специально для него, Николай Владимирович читал по строчкам лишь художественные произведения. Но научные статьи, в которых главные результаты даются в виде таблиц, схем, графиков, рисунков, фотографий и формул, он не мог читать. Ему их пересказывала жена Елена Александровна. Она же занималась изучением популяций дрозофилы.

Никаких ученых степеней и дипломов Тимофеев-Ресовский не имел. Его отправили в бессрочную командировку в Германию в 1925 году для создания в берлинском Институте мозга генетической лаборатории, когда он еще не успел закончить Московский университет. В Германии у него дипломов не требовали. Но в СССР после 1946 года высокие оклады ученых законодательно привязывались к ученым степеням и званиям, подтверждаемым дипломами Высшей аттестационной комиссии (ВАК). В исключительных случаях не имеющим таких дипломов ученым устанавливали «персональные» оклады, но всегда лишь по решению Совета министров СССР. В 1962 году Тимофеев-Ресовский в конце концов решил преодолеть этот барьер и защитил в Уральском филиале АН СССР докторскую диссертацию в виде автореферата «Некоторые проблемы радиационной биоценологии», к которому были приложены оттиски публикаций по этой теме. Такая форма защиты «по совокупности работ» была разрешена для ученых старшего поколения, сформировавшихся до реформ в науке в 1946 году. Однако ВАК, в которой биологический сектор возглавлял В. Н. Столетов, не утверждала решение Уральского филиала АН СССР. В результате в Обнинске Тимофееву-Ресовскому могли установить лишь зарплату на уровне младшего научного сотрудника без ученой степени – около ста рублей в месяц. Елена Александровна тоже была зачислена на должность младшего научного сотрудника.

Николай Владимирович обладал уникальной способностью излагать устно свои мысли, воспоминания или научные тексты в максимально ясной и точной форме. Его устные лекции или рассказы можно было записывать на магнитофон, что нередко и делали, и воспроизводить затем в виде письменного текста без всякого редактирования. Гранинский «Зубр» – в основном запись устных рассказов Николая Владимировича. В то время я думал, что способность формулировать окончательный текст в уме, а не на бумаге развилась у него в процессе адаптации к ограниченности зрения. Однако через много лет немецкие друзья и коллеги Тимофеева-Ресовского, К. Циммер (K. G. Zimmer) и М. Дельбрюк (M. Delbrück), рассказывали мне, что он удивлял всех и в берлинском институте, диктуя на немецком языке свои статьи и обзоры.

Тимофеев-Ресовский, безусловно, страдал из-за невозможности общения со своими немецкими, британскими и американскими друзьями и коллегами, некоторые из них были его учениками. Прежний круг общения включал немало знаменитостей – кроме упомянутых Карла Циммера и Макса Дельбрюка это были Феодосий Добжанский, Ганс Штуббе, Георгий Гамов, Герман Мёллер и др. Теперь он не мог вести с ними даже переписку. В Биологическом отделении Академии наук СССР и в Академии медицинских наук сохранялось скрыто-недоброжелательное отношение к Тимофееву-Ресовскому, и все попытки его выдвижения в члены-корреспонденты этих академий не доходили до обсуждения. Система избрания в любые академии в Советском Союзе находилась под строгим контролем ЦК КПСС и обеспечивала их пополнение лишь теми учеными, лояльность которых была надежно проверена. Среди действительно крупных биологов в СССР Тимофеев-Ресовский общался лишь с академиком-лесоводом Владимиром Николаевичем Сукачевым, который ввел в науку концепцию биоценозов.

Угроза суда

Приезд Тимофеева-Ресовского и группы его уральских сотрудников в Обнинск сразу превратил наш отдел в полноценный научный центр. Лаборатория В. И. Корогодина проводила радиобиологические эксперименты в основном на дрожжевых клетках. Корогодин открыл явление пострадиационного восстановления, то есть способность клеток быстро восстанавливать нормальный рост и размножение после радиационных повреждений. Это противоречило прежним теориям о необратимости радиационных мутаций и в последующем было объяснено действием ферментов, способных удалять и заменять поврежденные участки ДНК. Возникла новая отрасль биохимической генетики. Были также пересмотрены в сторону снижения уровни опасности малых доз радиации. Лаборатория Тимофеева-Ресовского развернула работу с дрозофилой и оборудовала теплицу для изучения радиационной генетики растений. На небольшом огороженном участке леса, недалеко от лабораторного корпуса, был начат долгосрочный опыт по распределению радиоактивных изотопов в лесных биоценозах. Я все еще ограничивался опытами на головастиках и лягушках, планируя перейти на мышей в конце 1964 года, когда ожидалось завершение строительства вивария и радиоизотопного корпуса. Лаборатория молекулярной радиобиологии была по тому времени уже хорошо оборудована. Особенно важным приобретением стали две американские суперцентрифуги.

Рита тоже начала работу в лаборатории, сначала на добровольных началах, а затем в должности младшего научного сотрудника. В Обнинске для биологов и биохимиков не было альтернативных возможностей трудоустройства, поэтому «семейственность» не преследовалась.

В июне 1964 года Лысенко потерпел крупное поражение при попытке обеспечить избрание двух своих преданных сотрудников – Н. И. Нуждина в действительные члены и В. Н. Ремесло в члены-корреспонденты Академии наук СССР. При обсуждении кандидатуры Нуждина (его представил академик Н. В. Цицин) на общем собрании АН СССР, состоявшемся 26 июня, против его избрания выступили академики В. А. Энгельгардт, И. Е. Тамм и, неожиданно для всех, притом очень темпераментно, А. Д. Сахаров. Андрей Дмитриевич был в то время малоизвестным физиком, так как работал в глубоко засекреченном институте в Горьковской области, который занимался разработкой моделей водородной бомбы. Он был трижды Героем Социалистического Труда, но о его наградах и званиях, включая и избрание в академики, в прессе не сообщалось. (В стране в то время шесть академиков –