Набор фамильной жести - Ирина Алпатова

Ноги, а потом и все тело точно налились свинцом. Паша только на минуточку прикрыла глаза, на одно мгновение. Как-то странно зашумел ветер или это приближается тайфун? Паша вначале не поняла, а потом не поверила собственным ушам: это был звук мотора! Машина, нет, мотоцикл! И он едет по этой дороге!

Она дернулась, пытаясь вскочить, но наступила на шнурок, кажется, и нелепо завалилась набок. Привстала на локте, оттолкнулась и наконец почти поднялась, но тут же, получив веткой по лицу – наотмашь! – снова упала. Паша зажмурила глаза и прижала к ним ладони – еще не хватало ослепнуть и… Черная махина уже пролетела мимо, разбрасывая вокруг фонтаны брызг.

– Эй! Стойте! Эй! – закричала Паша, так и не успев подняться, но вырвавшийся из горла звук больше походил на карканье. Этого не может быть! Он не мог вот так взять и не заметить ее! Она не жук и не гусеница, ее не могли не заметить!

Паша неуклюже поднялась на колени. Левый глаз слезился, и она вытерла его рукавом куртки. Спина мотоциклиста была уже довольно далеко, на ней белело что-то, орел или курица, Паша не могла рассмотреть. Да и какая разница? У нее жалко затряслись колени.

Стоп! – сказала Паша подступающей к горлу тошноте. А никакого мотоциклиста не было, это ее проклятая усталость. Она опустила взгляд на свои ноги – одна в ботинке, вторая босая, они как будто принадлежали какому-то другому, постороннему человеку. Потом Паша все-таки посмотрела на свежий след от протекторов. Ладно, эта сволочь здесь проезжала. Но раз так, значит, Паша идет верным путем. Конечно, было бы лучше, если бы она смогла спросить его про дорогу, но нет так нет. И ей наплевать на этого слепого идиота, она же не пенек какой, он должен был ее заметить. Черт с ним, она сама доберется. И плечо вроде бы как отсутствовало, может, бросить его, этот чертов рюкзак, а? А куда она положит документы? Нет, ничего она бросать не будет, не дождутся.

В рюкзаке лежало письмо матери, адресованное главврачу. Что она в нем написала? Наверное, что-нибудь вроде: прошу оказать всяческое содействие подателю сего послания. Вот только осталась самая малость – добраться и вручить послание кому следует. А подателю много не надо: воды – помыться, чашку кофе и теплый уголок. Податель в этот уголок забьется и будет счастлив, потому что он бесконечно устал брести один по пустынной дороге. Короче, Паша обулась и пошла.

Наверное, что-то и в самом деле есть такое… какая-то сила, которая материализует твои мысли, если ты чего-то ну очень сильно желаешь. Потому что в сгущавшихся сумерках впереди, за очередным поворотом обозначилось нечто похожее… Паша снова остановилась и вгляделась, не разрешая себе что-то там выдумывать. Ну да, светлело нечто, похожее на стену… А вдруг это опять мираж? Паша с силой зажмурила веки и постояла так несколько мгновений, потом снова взглянула. Так и есть, впереди виднелась стена.

Паша осторожно, будто боясь вспугнуть открывшуюся картину, пошла вперед. Дорогу преградила узкая речушка или широкий ручей, это кому как нравится, через который было перекинуто несколько бревен. И фигурные комья грязи были тут как тут, значит, этот тип ехал именно отсюда. А откуда же он еще мог ехать, одернула себя Паша. За мостками в стене виднелась дощатая дверь, вот только вид у нее был какой-то негостеприимный. Паша медленно подошла к этой двери вплотную и толкнула ее – нет, не открывается, попробовала еще раз – бесполезно.

Ничего страшного, главное, она пришла. А дверь непременно откроется, просто ее нужно потянуть на себя. Только тянуть было не за что, ручка почему-то отсутствовала. Глупо. Ладно, ручки нет, но какой-нибудь шнурок могли привязать – дерни за веревочку, дитя мое… Как же эта дверь открывается?

Задвижка нашлась в самом низу, почти у земли, просто Паша от волнения и усталости не сразу ее заметила. Она бросила у ног опостылевший рюкзак и приготовилась к схватке с щеколдой, но та, несмотря на ржавчину и грязь, поддалась с первой попытки. Ну вот и все!

Паша с облегчением толкнула дверь, потом попробовала потянуть на себя и… и ничего не случилось. Разве можно так издеваться над человеком? – вслух спросила она непонятно у кого и стала шарить руками по мокрой холодной стене – а вдруг в какой-нибудь выбоине спрятан звонок? Где-то она такое видела, нужно просто знать, где искать. Нет, ничего не было, только холодная и шершавая плита. Пальцы онемели окончательно и перестали ее слушаться. Но ведь этот, на мотоцикле, как-то проехал, не перелетел же он через высоченный забор.

Стало еще темнее и холодней. Паша всем телом навалилась на дверь, но лишь больно ушибла бок. Господи, ей не справиться, она замерзнет у этой чертовой стены, и ее похоронят на местном кладбище… Какое кладбище, что за глупости лезут ей в голову? «Прошу оказать содействие…» Ноги больше не держали ее, и Паша опустилась на землю, привалившись спиной к мокрым доскам. А как же маман и Машка? Они же без нее не справятся. И Лена ужасно расстроится. А Ленский спросит с издевкой: «Как, эта дурочка ухитрилась замерзнуть в марте, прямо под дверью?!»

Ну уж нет, она не будет здесь сидеть и ждать неизвестно чего, она не собирается умирать, как приблудная кошка. Приблудная кошка! Эти слова вдруг обожгли Пашу с такой силой, будто кто-то над самым ухом произнес их громко и внятно, она даже втянула голову в плечи, но тут же опомнилась.

Паша поднялась и огляделась. С правой стороны речушка чуть отклонялась от ограды, уступив полоску земли разросшемуся кустарнику. Вообще-то в стенах бывают проломы, и чем эта стена лучше их?

– Нормальные герои всегда идут в обход! – громко и, как она надеялась, бодро объявила Паша. Вот она и пойдет, как-нибудь протиснется между кустами, если не будет обращать внимания на назойливые ветки, издевательски грозившие ей, почти как та старуха…

Паша больше не озиралась по сторонам, наклонив голову, она смотрела только себе под ноги. Нужно было беречь глаза, выцарапывать из паутины ветвей свое тело, продираться вперед, совершенно не представляя, что там, впереди. И что это она проклинала проселочную дорогу, хорошую такую, почти ровную и надежную? Ручей, похоже, над ней сжалился, потому что все дальше отклонялся от стены, кустарник здесь рос пореже, и идти стало немного легче.

Она все-таки закончилась, эта бесконечная стена, и не проломом, а обыкновенными железными воротами. Да, была даже будка-сторожка, прилепившаяся сбоку. И вот тут Паша почувствовала, что больше идти не может. Она из последних сил доковыляла до двери сторожки, запнулась о высокий порог, и колени у нее подогнулись. Это было последнее, что она запомнила. Нет, кажется, она еще успела крикнуть или ойкнуть, а потом рухнула в открывшийся перед ней черный проем.

Над самым ухом как-то знакомо задребезжало, и Паша подумала: ну вот, неугомонная Татьяна принесла ей кофе в постель. Если Маня не ночевала дома, то утро начиналось именно так – с тонкого позвякивания кофейной посуды. Усмиряя гордую поступь мустанга-иноходца, в детскую входила Татьяна и, держа перед грудью поднос, настойчиво твердила: «Кофэ, кофэ, пажалуста». Видимо, по ее представлениям, именно так все и должно было происходить в приличных домах. Паша протестовала, но Татьяна не обращала на нее внимания. Только на сей раз «кофэ» никто не предлагал, и это было очень странно. Паша с усилием разлепила тяжелые веки.