Отцы - Валерий Панюшкин

Стич достал из ящика жаропонижающую таблетку. Смешно загребая лапами, помчался на кухню и принес тебе стакан теплого сока. Скормил тебе таблетку и споил сок, половину стакана, разумеется, пролив на себя. Ты смеялась и кашляла.

В последующие двадцать минут, пока таблетка растворялась у тебя в животе, Стич произвел следующие действия:

1. Поцеловал тебя плюшевым носом в живот, довольно щекотно.

2. Связал узлом собственные усы и хвост, споткнулся об эту конструкцию и комически упал с дивана.

3. Завязал глаза бумажной салфеткой и комически врезался в подушку.

4. Нашел под кроватью кусочек нитки, смотал в клубочек и принялся жонглировать, подбрасывая клубочек усами, лапами и хвостом.

5. Посадил тебя на горшок и комически нюхал какашки.

6. Не узнал своего лучшего друга резинового крокодильчика и устроил с крокодильчиком комическую потасовку, в результате которой крокодильчик чуть было не откусил дракону ус.

7. Отправился в путешествие у тебя под одеялом и безнадежно там заблудился.

8. Поминутно спрашивал, не перестала ли ты уже болеть.

После всех этих кунштюков ты действительно перестала болеть. С медицинской точки зрения это было, конечно, временное облегчение, вызванное жаропонижающей таблеткой. Но Стич со свойственной ему заносчивостью улучшение твоего состояния целиком и полностью отнес на счет своих комических талантов. О талантах своих Стич не переставая трещал, переодевая тебя из пижамы в колготки и свитер.

– Сейчас, Стич, – произнесла ты торжественным шепотом, когда закончены были умывание и одевание. – Я покажу тебе снег. Ты ведь никогда не видел снега. Ты удивишься.

Ты схватила Стича в охапку. Я не успел предупредить разочарования. Торжественно ты поднесла дракона к окну и торжественно объявила ему:

– Смотри, Стич, это белое на всей земле – это снег.

Снег к тому времени успел растаять.

Практически все твои игрушки умели превращаться друг в друга. Это не от хорошей жизни. Просто мы иногда забывали, например, любимого дракона Стича в городской квартире, когда уезжали на дачу, или, наоборот, на даче забывали куклу Соню.

За каждым членом нашей семьи закреплена была игрушка, которую каждому из нас наилучшим образом удавалось анимировать. Я играл с тобой в Стича, старший брат Вася играл в Мишку Кота, каковой на самом деле являлся медведем или котоподобным детским рюкзачком. Мама играла с тобой в куклу Соню, и это была единственная в мире кукла, не просто не вызывавшая у тебя отвращения, а даже любимая тобой.

С Соней была такая история. Однажды шел дождь. Гулять было нельзя, и мама от нечего делать стала рассказывать тебе, как прекрасно можно было бы занять себя шитьем кукольных платьев, если бы ты играла в куклы, а не только в динозавров, драконов и змей.

– Как это – шить кукольные платья? – заинтересовалась ты.

– Я тебе сейчас покажу, – обрадовалась мама, надеясь все же хоть немного заинтересовать дочку играми в куклы.

Мама взяла куклу Соню и детский носок, давным-давно потерявший пару, ибо таково уж свойство носков, попадающих в стиральную машину. Взяла еще майку, из которой ты выросла, и колготки, которые порвались на коленке.

– Сейчас мы будем шить Соне шапочку из носка, платье из майки и колготки из колготок, – торжественно заявила мама, а ты немедленно потеряла к шитью кукольной одежды интерес.

Мы почти сразу пошли с тобой играть в дракона, но маму нельзя уже было остановить. Часа три подряд она кроила и шила, примеряла и подшивала. А мы с тобой время от времени приходили на кухню, превращенную в пошивочный цех, и с удивлением наблюдали, как мама старательно кроит и шьет, совершенно углубившись в это занятие.

– Маме что, правда интересно? – спрашивала ты.

– Наверное, – я пожимал плечами. – Видишь, Варенька, мама даже покурить не вышла ни разу.

Я думаю, сначала тебя просто забавляло следить за мамой, как та старательно шьет. Это было как в зоопарке или как в кино. Потом ты присела к столу наблюдать за маминым рукодельем и постепенно втянулась, полюбив не только кукольную одежду, но и саму куклу Соню, и мамину способность в куклу играть.

Старший брат Вася тоже вот так попался однажды, как бы между прочим взяв котоподобный твой рюкзачок и исполнив с рюкзачком зажигательный танец.

– Как, оказывается, этот Мишка Кот смешно танцует, – сказала ты.

И с тех пор всякий раз, когда вы оказывались вместе, ты заставляла Васю играть в Мишку Кота, точно так же, как меня заставляла играть в дракона Стича на том основании, что я однажды показал тебе, как Стич способен потешно чесать лапой нос.

За мной, стало быть, закреплен был Стич, за братом – Мишка Кот, за мамой – Соня. Но беда, повторяю, состояла в том, что не всегда под рукой оказывался Стич, когда был я, не всегда был Мишка Кот, когда у Васи освобождался часок от бесконечных занятий тригонометрией и химией, и не всегда кукла Соня наличествовала, когда мама вдруг приходила с работы не к полуночи, а к купанию.

Поэтому ты придумала метемпсихоз, переселение душ. Всякая игрушка могла превратиться в любую другую. Если мы, например, забывали Стича дома, то можно же на даче извлечь из сундука крокодила и заявить, что в крокодила превратился Стич. Точно так же можно условиться, что розовая Дракоша из мультика про Шрека – это теперь не Дракоша вовсе, а превратившаяся в Дракошу кукла. Можно так условиться и играть себе спокойно, тем более что характер любимой игрушки вовсе не зависит от внешности. Ты любила не за внешность. Ты любила суть.

Постепенно метемпсихоз любимых твоих игрушек сам по себе стал увлекательной игрой. То есть мы играли со Стичом так: ты выключала свет, подменяла в темноте Стича на крокодила, потом включала свет, и дракон принимался потешно причитать, что вот, дескать, стал весь зеленый, лишился рогов, усов и кисточки на хвосте. Ты выключала свет снова, подменяла крокодила щенком, и потом, когда свет включался, Стич начинал потешно переживать свое перевоплощение в щенка. Цепь превращений ограничена была только временем ужина или укладывания спать.

Но с Мишкой Котом было иначе. Если Стич и Соня легко переживали свои превращения бог знает в кого, то Мишка Кот, анимируемый братом Васей, был существом тонким и ранимым, вероятно, в связи с тем, что шестнадцатилетний Вася сам был тонок и раним, несмотря на то что носил уже обувь сорок пятого размера и одежду пятьдесят второго. Мишка Кот очень пугался и страдал всякий раз, когда случалось ему превратиться в кого-нибудь.

– О! Я несчастный! – голосил Вася недавно переломавшимся басом так, что звякала люстра. – Я превратился в крокодила! Какой позор для всего рода Мишек и Котов!

Ты в ответ заливалась жизнерадостным смехом, выключала свет, превращала Мишку Кота из крокодила в Динозавра.

– О! Горе мне! – горлопанил Вася. – Теперь я превратился еще и в динозавра. Теперь стану бесноваться!