Отцы - Валерий Панюшкин

Мультики показывали на трех висевших в ряд экранах. На первом экране показывали про Тома и Джерри, на втором – про дятла Вуди, на третьем – не помню про кого показывали, ибо я не способен запомнить три мультика одновременно.

Но, кажется, ты пыталась смотреть именно что три мультика одновременно. Ты застыла в углу игровой площадки, смотрела на экраны, и на лице у тебя изображалось нешуточное интеллектуальное напряжение, потому что непросто одновременно смотреть про Тома и Джерри, про дятла Вуди и еще бог знает про что.

– Варь, ты про кого смотришь? – спросил я.

– Про всех, – прошептала ты одними губами, чтобы не отвлекаться.

– У тебя голова не лопнет?

– Нет, не сразу.

Я все-таки очень опасался, что просмотр трех мультиков одновременно может негативно сказаться на неокрепшей детской психике. Потому я взял тебя за руку и повел в другие отделы магазина, где разворачивались другие развлечения и конкурсы. Несколько метров ты шагала как сомнамбула. Потом постепенно пришла в себя, а придя в себя, увидела актрису-инопланетянку, предлагавшую порисовать на стенах.

На всякий случай ты спряталась у меня под плащом.

Чуть дальше другие уже актеры-инопланетяне предлагали детям фехтовать на воздушных шариках. Я спросил тебя, не хочешь ли ты пофехтовать, но ты спряталась у меня под плащом.

По-моему, праздник явно не удался. Инопланетян ты боялась, батут закрыли, музыка играла слишком громко, мультики показывали так, что их невозможно было смотреть. Я потащил тебя на улицу. Был погожий осенний день. Я купил тебе мороженого. Мы сели на скамейку.

– Ладно, – сказал я, чтоб ты не расстраивалась, – сейчас мы доедим мороженое и придумаем какое-нибудь развлечение вместо этого магазина.

– Сейчас, – ты лизала мороженое, – я доем этот рожок, и мы вернемся на праздник.

– Тебе понравилось, что ли? – опешил я.

– Очень. – Ты даже зажмурилась, чтобы показать, насколько тебе понравилось.

– Что там могло понравиться?

– Все! – Ты взмахнула руками, показывая, насколько безгранично твое счастье, и залепила мороженым мне в щеку. – Там так прекрасно пахнет, в этом магазине. Там инопланетяне очень страшные и противные. А я ведь люблю всех страшных и противных. Там громкая музыка, и я ничего не слышу, что ты говоришь. Там показывают даже целых три мультика одновременно, так что ничего нельзя понять. А еще там есть даже батут.

– Но ведь батут закрыли, Варенька! – взмолился я, сраженный парадоксальной логикой собственного ребенка.

– Но ведь он есть, – парировала ты. – А дома его нету.

Наступила осень, и ты ждала снега, потому что любила снег. Ты ждала снег не просто потому, что снега не было целое лето, а ты действительно любила его. Возможны разные толкования этой любви. Например, снег белый. По снегу можно кататься на санках (ты умела) или на лыжах (ты не умела). В снегу можно валяться (и, если валяние осуществляется за городом, никто не скажет, что грязно). В снегу можно ходить по колено (и никто не скажет, что нельзя). Наконец, снег похож на пломбир. Если смешать снег с соком или с сахаром, получится самое настоящее мороженое, в отличие от того ненастоящего, которое получается летом в результате смешивания сока с песком. Все эти объяснения твоей любви к снегу я слышал от тебя в разное время и при разных обстоятельствах.

Может быть, главного объяснения ты никогда и не приводила. Но ты точно любила снег, когда была маленькая. Случалось, что, отправляясь вечером со двора домой, ты гладила рукой снег и просила его не таять до завтрашнего утра.

Беда только в том, что каждый год накануне выпадения снега ты заболевала. Снег тут был ни при чем. Просто погода меняется, становится холодно, прежде чем выпадает снег, и ты, не успев привыкнуть к обязательному ношению шарфа, шапки и рукавиц после лета, когда даже и трусы носить не обязательно, простужаешься.

А я всегда видел, что ты простудилась, за день до того, как у тебя поднималась температура, и всякий раз не верил своим глазам, хотя мог бы, наверное, каждый год предсказывать первый снегопад и первую твою осеннюю простуду.

На этот раз я уезжал в командировку в Тамбов. Я уже стоял в дверях с сумкой на плече, когда ты подбежала обнять меня. Ты совершенно нормально себя чувствовала. В руках у тебя был очередной какой-то динозавр и только что выполненный акварелью портрет Тонколапого Льва.

– Посмотри, папа, какого я нарисовала Тонколапого Льва, – сказала ты.

– А почему ты грустная?

– А ты куда едешь? На работу?

– В командировку. На два дня. Дай я тебя поцелую.

Мне кажется, у психологов должен быть какой-то термин для описания того самообмана, к которому я прибег, чтоб объяснить себе, почему у дочери печальные глаза. На самом деле я сначала заметил, что глаза печальные, потом сообщил тебе про командировку, а потом убедил себя, будто ты грустишь оттого, что я уезжаю. На самом деле у детей бывает особая такая печаль в глазах, являющаяся первым симптомом начинающейся болезни.

Я добрался до Тамбова, позвонил домой и узнал, что через несколько часов после моего отъезда ты заболела. И одновременно выпал снег. Мама рассказывала, что ты, ужасно кашляя, смотрела в окно и говорила:

– Как жалко. Снег выпал, а я тут лежу болею. На санках нельзя, на лыжах нельзя. Даже Стичу нельзя показать снег, а он ведь, глупенький, никогда не видел снега.

Предполагалось, что любимый твой плюшевый дракон Стич – смешной и глупый. Он был глупый потому, что никогда не ел изюма и рыбы, от которых невероятно умнеет всякое живое существо. И даже когда Стич ел рыбу, то рыба, как назло, оказывалась с малым содержанием фосфора и не прибавляла Стичу ума. Помнишь, куда исчезал из рыбы фосфор? Фосфор из рыбы удаляла ты, нарочно, чтобы Стич не поумнел, потому что, если бы Стич поумнел, его не за что было бы любить.

– Почему нельзя показать Стичу снег? – спросила тебя мама. – Вот же Стич, валяется на тумбочке. Возьми его и покажи ему снег из окна.

– Нет, – ты печально вздохнула и закашлялась. – Стич без папы не живой.

Весь следующий день у тебя была температура. И всю следующую ночь была температура и кашель. А наутро приехал я. Ты кашляла поминутно. Едва умывшись с дороги, я схватил Стича и пошел к тебе в спальню. Ты уже проснулась, но температура была выше тридцати восьми. Ты часто дышала, постоянно кашляла, и тебе трудно было поднять голову от подушки.

– Привет, Варька, – сказал я голосом Стича. – Ты что, заболела?

– Стич, – ты закашлялась. – Давай… – ты закашлялась снова.

Несмотря на то что в рационе плюшевого дракона явно не хватало изюма и рыбы, Стич немедленно сообразил, что надо делать. Смешно загребая лапами, Стич побежал на кухню и приволок из кухни аптечный ящик. Ты улыбалась, глядя, как Стич волочит ящик, а когда дракон принялся ящик открывать, ты засмеялась. Но, правда, сразу же и закашлялась от смеха.