Дай умереть другим - Сергей Донской

– Прикажешь мне от голода пухнуть? – оскорбился Алан.

– Ты уже распух, – сообщил ему Костечкин звенящим голосом. – Дальше некуда.

Он и сам не ожидал от себя такой вспыльчивости. Но его до предела переполняла ненависть к этому крупному, сильному мужчине, который готов отправить свою жену в лапы бандитов, не удосужившись даже оторвать зад от дивана. Приступ ярости был настолько внезапным и острым, что от нее перехватывало дыхание, как будто идешь против ветра в сильную стужу.

Дальше все происходило стремительно и очень буднично. Вскочивший на ноги Алан направился к Костечкину. Каждый его шаг отзывался дребезжанием хрустальной посуды в серванте. Приблизившись к Костечкину почти вплотную, Алан схватил его обеими руками за плечи, ударил затылком об стену и прошипел:

– Тебя никто не уполномочивал вмешиваться в чужую семейную жизнь!

Было такое впечатление, словно в рану вцепились раскаленными клещами, а внутри черепа сделалось совершенно пусто – лишь гулкое эхо ударов раскатывалось там, между лобной костью и теменем: бом-мм… бом-мм…

Несмотря на ужасную слабость, охватившую его, Костечкин попытался оказать сопротивление. Его кулаки дважды соприкоснулись с боками противника, но это было все равно, что молотить плотно набитый куль с мукой. Торжествующе осклабившись, Алан рванул Костечкина на себя и вновь припечатал к стенке. И еще раз. И еще.

Теряя последние силы, Костечкин наподдал противнику коленом, однако сам он уже едва держался на ногах, тогда как противник обладал устойчивостью каменного истукана с острова Пасхи.

– Понял, кто здесь хозяин? – спрашивал он. – Понял?

– Папа! – требовательно крикнула Ленка. – Сделай же что-нибудь!

Громов вскочил на ноги, сделал шаг к дерущимся, но тут же вернулся на место и демонстративно отвернулся.

– Андрей – офицер милиции, а не дитя малое, – буркнул он. – Мужчина должен сам за себя постоять.

– Он же ранен! – напомнила Ленка. – Ему плохо!

– Это еще только цветочки, – пообещал Алан, отдуваясь. – Ягодки впереди!

В тот момент, когда он вновь приблизил к себе Костечкина, чтобы от души приложить его затылком к стене, тот захрипел и боднул соперника в нижнюю челюсть. Растерянно клацнув зубами, Алан ослабил хватку и тут же получил добавку – в переносицу. Его вопль напоминал гудок тонущего парохода – он был такой же басовитый и протяжный.

Это было последнее, что отметил про себя Костечкин, прежде чем рухнуть на пол без сознания. Он не видел, как Громов оттащил назад зятя, попытавшегося пинать его ногами, не слышал, как зазвонил телефон. И когда он очнулся со свежей повязкой на плече, рядом с ним в детской никого не было ни Алана с расквашенным носом, ни его тестя, ни тем более Ленки, которую вызвали на улицу, где ей предстояло сесть в машину и укатить неведомо куда.

Лишь знакомый плюшевый медведь сочувственно поглядывал на Костечкина, но чем игрушечный мишка мог подбодрить вполне взрослого мужчину двадцати пяти лет от роду? Он ведь не был говорящим и не имел возможности шепнуть несчастному Костечкину, что, прежде чем уйти в неизвестность, Ленка наградила его мимолетным поцелуем, легким, как касание стрекозы.

Не плюшевого медведя – игрушкам от такого рода нежностей ни холодно, ни жарко. Поцелуй предназначался Андрею Костечкину, так мало походившему на рыцаря без страха и упрека.

Если ты молода, хороша собой и желанна, то быть фригидной обидно вдвойне, так полагала Светлана Кораблева. И, вынеси она свою проблему на суд общественности, с ней согласились бы не только женщины, но и мужчины. Причем последние приняли бы ее несчастье значительно ближе к сердцу.

Действительно, как глупо получается, когда восемнадцатилетняя девушка, которая ведет себя на людях как принцесса, в постели годится лишь на то, чтобы учащенно сопеть да жалобно ойкать. Руки-ноги холодные, как ледышки, нижняя губа страдальчески закушена. Много радости от такой партнерши? Станет ли кто-нибудь называть эти мгновения, проведенные с ней, самыми лучшими в своей жизни? Светлана подозревала, что нет. Лично ее секс не заводил, абсолютно. И скрывать это было тем сложнее, чем опытнее мужчины ей попадались.

С тех пор как два года назад люди молодые и не очень начали помаленьку получать доступ к ее телу, сама она ни разу не познала тех прелестей оргазма, о которых читала в специальной, научно-популярной и художественной литературе.

Сладкие судороги от макушки до пят ее не пронзали. Неописуемое блаженство наступать не спешило. Всякое проникновение чужеродных органов внутрь напоминало Светлане ощущения, которые она испытывала во время визитов к гинекологу, а многие ли находят в них хоть что-нибудь приятное? Что касается Светланы, то нет, нет и еще раз нет.

Тем не менее, как ни парадоксально это звучит, брак с курганским миллионером Зинчуком прельстил ее не только в материальном, но и в физическом плане.

А что? Немолодой дядечка, каждая эрекция которого целое событие, вполне подходящая партия для девушки, мечтающей о богатстве и платонических отношениях с супругом. Так наивно полагала Светлана, когда обдумывала свой будущий брак. Однако на поверку папик оказался ничем не лучше молодых партнеров, с которыми она время от времени ложилась прежде. Напористый, неугомонный, требовательный. Если бы не его состояние, то Светлана вряд ли выдержала бы с ним даже один-единственный месяц, который по какому-то недоразумению зовется в народе медовым. Втайне она мечтала раздобыть снадобье, снижающее мужскую потенцию, и подсыпать его Зинчуку. Это же просто невыносимо, когда законный супруг, годящийся тебе в отцы, ведет себя, как неутомимый жеребец!

Поднимаясь под руку с Зинчуком по ступеням ночного клуба, Светлана покосилась на него из-под полуопущенных ресниц. В черном смокинге с шелковыми лацканами, в белоснежной сорочке с накрахмаленной грудью-пластроном, при безупречной бабочке он выглядел весьма элегантно, привлекая к себе повышенное внимание всех дам. Но ведь это был лишь сияющий фасад, оболочка. Изнанка виделась Светлане совершенно иначе.

Вот Зинчук еще только собирается в клуб, он еще без смокинга, но зато в широковатых брюках с алыми подтяжками. Когда он входит в спальню своей молодой жены, эти подтяжки волочатся за ним по ковру. Удивительное дело, но Зинчук умудряется не наступать на них своими туфлями из мягкой тонкой кожи. Он пересекает комнату и, приблизившись к Светлане, запускает руки в вырез ее вечернего платья, возбужденно похохатывая при этом. Отыскивая пальцами ее соски, просит помочь ему застегнуть жемчужные запонки, сработанные в тон пуговицам на его рубашке. На самом деле Зинчук хочет всегда одного и того же, утром и вечером, трезвый и подвыпивший, веселый и злой. И кончается все тоже одинаково. Платье, которым Светлана так гордилась, безжалостно скомкано и задрано до пупа, прическа нарушена, макияж уже не безупречен. А сверху дышит и двигается, двигается и дышит Зинчук. Если глядеть на его макушку, видно, что волосы на ней совсем реденькие, жидкие. Поэтому Светлана предпочитала пялиться в потолок. Там изображены ангелочки с миленькими такими писюнчиками, крохотными и безобидными. Обладай все ее знакомые мужчины точно такими же, Светлана Кораблева была бы безмерно счастлива.