Восемь с половиной часов - Игорь Анатольевич Верещенский

Виктора оказалась внезапной, как всегда бывает с близкими, пусть даже ты стараешься подготовить себя к этому. Только теперь он понял, что отец для него был чем-то вроде свечи для мотылька, которому теперь не к чему было возвращаться, ничто его не держало здесь. Одно из самых страшных проклятий человека, плата за все грехи – понять, как ты любил того, кого сейчас уже нет.

13

Эти годы Ярослав Карлович продолжал заниматься свои делом. Теперь ему приходилось больше времени уделять разработке лекарств, дабы сохранить свою репутацию великого учёного, как он сам думал. Но и в основной сфере деятельности он смог таки сдвинуться с мёртвой точки. Теперь, когда трактаты Фрейда, Вундта, Вертгеймера и других известных психоаналитиков в изобилии лежали у него на столе, он подчерпнул из них кое-какие полезные сведения, благодаря которым смог пересмотреть свои концепции в лучшую сторону. Комиссия приезжала каждый год, но ситуация мало-помалу нормализовалась, и Ярославу Карловичу даже удалось прийти в шаткое душевное равновесие между своими задачами и своими достижениями. Но удавалось это ему не легко. «Машину времени» он так нигде и не применил. По его секретному заказу, в выполнении которого немало помогал Виктор, ему изготовили часы, способные автоматически переводить стрелки вперёд и на ту величину назад в заранее указанное время. В сочетании с «предметом-воронкой» теперь можно было отправлять людей в другое время, а затем они благополучно возвращались. Директор рассматривал это как вариант, позволяющий один раз создать всех тех чудищ, поселить их в другом времени, то есть «когда-то», и потом перемещать туда подопытных на определённый срок. Это казалось безопаснее и экономичнее. Но загвоздка нашлась в том, что для каждого человека требовался свой уникальный набор компонентов, а потому унифицировать этот процесс было невозможно. Ярослав Карлович снова потерпел неудачу.

Что же касается Михаила Панина, то по докладу Виктора выяснилось, что в документах значился некий Панин Михаил Валентинович, а вовсе и не Валерьевич, и был он мелким чиновником в области образования, и опасности не представлял, действовал согласно пресловутым правилам. А следов того сбежавшего мальчика найти не удалось. Что ж, такой ответ более чем устроил директора, и он, как и предполагал Виктор, не вспоминал больше о нём. По крайней мере, ему не говорил. Их отношения держались на достаточно дружественном уровне, тем не менее с соблюдением положенной субординации. Ярослав Карлович полностью никогда никому не доверял, и считал, что этого и не нужно делать без крайней необходимости.

1950 год вообще оказался для Ярослава Карловича весьма удачным. Весной ему пришло секретное указание, в котором значилось, что сам товарищ Сталин лично заинтересован в разработке лекарственных препаратов, способных каким-либо образом сохранить здоровье и продлить срок активной жизни. В лабораторию поступило новое оборудование, а вместе с ним – и новые «ученики» из неблагополучных семей, или просто сироты, после войны в которых не было недостатка. Ярослав Карлович наконец-то возликовал, почувствовал себя нужным человеком, хотя у импульсивных людей между ликованием и глубочайшим огорчением расстояние не велико, и порой даже не зависит от внешних факторов. Благодаря Виктору ему удалось выяснить, что великий вождь с точки зрения физиологии не так уж и велик, подвластен самым распространённым человеческим страхам и ищет способ продлить своё благополучное существование. Директор даже задумался, не открыть ли им тайну своего бодрого здравия, но на фоне предшествующих событий двух десятилетий, о которых он теперь был достаточно хорошо осведомлён и которые в большинстве случаев заключались в совершенно необоснованных репрессиях, он решил всё же пока этого не делать. Ему теперь была ясна главная особенность безбедного существования в этой стране – информацию надо выдавать строго дозировано, иначе кое-кому может показаться, что её уже достаточно, а следовательно, и источник её не нужен более. В этой истине, несомненно, Ярослав Карлович был прав, но ошибся он в следующем – во власти не все оказались так благосклонны к его роду занятий, не все считали их необходимыми и уж тем более гуманными.

Недолгой была радость директора. Весной 1953 года великий вождь благополучно скончался, окружённый насмешливыми взглядами бывших соотечественников, и реакция власти не заставила себя долго ждать. По донесениям Виктора директор знал, что школу теперь скорее всего закроют. Тем мучительнее для него оказались те два месяца до окончания учебного года, когда он находился ещё в более подвешенном состоянии, чем после войны, когда ему отказывали в предоставлении любой информации, сухо отмахиваясь фразой «продолжайте работать». И директор продолжал, только уже в основном по отношению к себе – разрабатывал и обдумывал план дальнейших действий. И с гордостью смог заключить, что ничего у них не получится, так просто он им не дастся. Виктору он старался никак не выдать своё положение, но тот и так обо всём догадывался. И знал даже больше, чем директор мог предположить.

Как известно, если есть те, кто приходит к тебе, то найдутся и те, кто придёт за тобой. Тёплым солнечным днём 26 мая в школе стояла тишина. Вчера прозвенел последний звонок, и большинство учеников вывезли из школы, объяснив это указанием правительства, что они направляются в детские оздоровительные лагеря. Ярославу Карловичу было уже всё равно, он не стал препятствовать.

И снова полумрак кабинета, тиканье напольных часов, настольная лампа, куча бумаг и тетрадей на столе, безмолвные шкафы вдоль стен, хранящие множество секретов, но далеко не все, придуманные директором. Остальные уже лежали приготовленные в той комнате. И он – сидит, как всегда, в кресле, только сейчас уже нет необходимости что-то придумывать, напряжённо работать, стараться… Всё это в прошлом. Как зачастую случается в подобных ситуациях, на нас обрушиваются воспоминания – когда будущего нет или оно не ясно, остаётся жить прошлым. Прошлым, которое хоть и ушло, но было наполнено действием, смыслом, стремлением, желанием… Ярослав Карлович старался оценить свою жизнь, свои поступки с наиболее адекватной точки зрения, на что люди способны лишь в момент глубокого разочарования, когда все мечты и амбиции уже рухнули и ты вернулся в реальность. Да – он великий учёный, гений, оставшийся непризнанным. Но так ли он этого хотел на самом деле? Если бы хотел, делал бы всё для этого. Он и делал, вот только рассказывал не всё по известным причинам. Напрашивается вывод – в этой стране признанным стать очень сложно, да и возможно только ненадолго. Значит, его надежды заведомо были пустыми, значит, он ошибался с самого начала.

Весь кабинет, все эти шкафы, бумаги вдруг стали ненавистны директору. Среди них он провёл