Восемь с половиной часов - Игорь Анатольевич Верещенский

на этом исчерпала себя. Начался какой-то дурдом, работать было невозможно, если ещё учесть, что для «переделки» человека требовался далеко не один сеанс, да и технология была не идеальна. Но в приказе, присланном уже в июле 41 года, твёрдо говорилось – «обеспечить», и Ярослав Карлович из кожи вон лез, чтобы это выполнить. Он практически перестал спать и есть, только работа, работа, хотя бы ночью никто не беспокоил. Афанасий Михайлович сдавал позиции, Виктор ещё не мог полностью его заменить, и на директора в связи с чрезвычайной обстановкой навалились обыденные дела.

Как он ни старался, наладить этот конвейёр он не мог, и не раз писал в Москву с утверждениями, что в таком объёме создавать солдат невозможно. Но это, как не сложно догадаться, результатов не принесло. В итоге Ярославу Карловичу пришлось при опытах добавлять больше наркотических веществ, которые не изменяли психику, а просто подавляли деятельность некоторых «ненужных» отделов мозга. Получались вялые «овощи», мало чувствительные к внешним раздражителям – совсем не то, чего желал директор. И это продолжало грызть его изнутри – он делал не то, что хотел, занимался не тем! Ему было страшно подумать, какую службу могли сослужить эти существа для родины.

Со временем объём «подопытного материала» сокращался, зато увеличивалось количество отчётов из КГБ, свидетельствующих о том, что «солдаты не удовлетворяют заявленным требованиям». Далее шло более подробное описание случаев, в которых эти люди теряли свои отменные качества порой в самых ответственных моментах и превращались в сумасшедших. Кто-то начинал плакать и вести себя неадекватно, другие вообще теряли всякую чувствительность, третьи, видимо, сохранившие некоторую часть рассудка, вовсе сбегали, у четвёртых возникали разные фобии, они повсюду видели каких-то чудовищ.

Когда война закончилась и наступил перерыв в пристальном внимании власти к его персоне, Ярослав Карлович понимал, что теперь он и его дело находятся под ещё большей угрозой, чем ранее, и что это затишье перед бурей, войной, только теперь уже исключительно для него. Войной между его амбициями и требованиями людей, возомнивших себя самыми умными и всемогущими. Как бы ни так!

Осенью 1945 года директор подписал приказ об окончательном отстранении Афанасия Михайловича от дел, и назначил на его место Виктора, который давно уже фактически работал за него. Бывший управляющий, превратившись в дряхлого осунувшегося, тощего старика, теперь спокойно доживал свой век в комнатах второго этажа. Военная суматоха совсем его доконала, у него появились какие-то навязчивые идеи, он частенько бормотал себе под нос. Глядя на него, Ярослав Карлович ещё раз убеждался, что позволить себе превратиться в такое же слабоумное существо он не может. За это время он почти не изменился, разве что стал более худым, кожа несколько побледнела, резче проявились черты лица. Препараты, которые принимал он, не позволяли его телу сдавать перед возрастом. Вот только стал напоминать тот порез на запястье, который давно зажил, сухожилья срослись; но теперь на его месте образовалась небольшая плотная шишка, словно в этом месте произошел сбой, и ткань из-за заживляющих препаратов все продолжала нарастать. Это немного ограничивало движения кисти.

Вид угасающего Афанасия Михайловича навеял директору ещё одну мысль – о семье. Ведь он, директор, никогда не имел её и даже не задумывался. Превратиться вот так в одинокого старика – этого он просто не мог позволить себе. Что лучше: посвятить жизнь науке и добиться бессмертия, пусть хотя бы в переносном смысле, или всё время жить с кем-то, работать, делая то, что тебе не нравится, постоянно вникать в проблемы окружающих? Для него, несомненно – первое.

Пользуясь затишьем, директор изо всех сил старался усовершенствовать свои методы дабы реабилитировать себя в глазах власти. Он ясно предчувствовал, что грядёт что-то нехорошее для него. И отсутствие информации только угнетало. Надежды, что страна будет занята восстановлением и забудет про него, оправдывались недолго – в октябре 46-го пришёл указ о проведении в школе комиссии «по определению целесообразности её деятельности». И сейчас это письмо, принесённое утром Виктором, лежало на столе. Стрелки часов уже перебрались в вечернее время, а директор всё сидел в кресле и думал. Думал о будущем, о своей судьбе, о судьбе его дела. Неужели это конец? Или может, раскрыть им все карты, рассказать о всём, что имело успех? Прежде всего о тех препаратах, замедляющих старение. И это после того, как они отнеслись к нему, к его беспрерывной работе на протяжении десятков лет? Ну уж нет. Директор решил действовать по принципу «так не доставайся же ты никому». Ведь шансы есть всегда. Он сумеет их убедить. В конце концов, можно применить какой-нибудь препарат, подавляющий бдительность. Хотя это тоже не вариант – когда члены комиссии придут в себя, то наверняка вспомнят, что действовали не в полнее адекватно, а это только приведёт к новым проверкам, и рано или поздно правда выплывет. С этим препятствием директору придётся встретиться лицом к лицу, бес помощи чего-либо.

Зашёл Виктор, спросить, не будет ли каких указаний на завтра.

– Присаживайся, – устало сказал директор, указав на уже потрёпанное кресло у шкафов. Он откинулся на спинку и задумался, чувствуя пустоту и разочарование. Глядя на строгое внимательное лицо Виктора, он почему-то проникся симпатией к этому человеку, чего не замечал по отношению к его отцу. Видимо, не все человеческие качества он ещё растерял. – В школе планируется провести комиссию. Здесь указано 5 ноября. Что ты думаешь об этом? – Вероятно, он впервые задавал такой вопрос, но и впервые он чувствовал усталость от своих бесконечных дум.

– Ну, надо подготовится… А с какой целью проводят комиссию?

– С целью моего отстранения! – негодование директора вырвалось наружу. И Виктор был здесь ни причём, просто ему нужно было выговорится, что и так случалось не часто. – Как ты наверняка заметил, работа моя идёт не слишком хорошо. Но я работаю, работаю не покладая рук, неужели этого не достаточно им!? Что им ещё нужно?

– Вероятно, результат.

– Результат… я и так достиг многого, никто из учёных не сделал такого успеха в психологии и химии!

– Человеку всегда нужно большее. – Спокойно отвечал Виктор.

– Я дам им большего, но пусть они дадут мне время! – Глядя на Виктора, директор теперь увидел то, что значительно отличало его от отца – в его взгляде не было благоговения и страха перед ним, пусть и скрытого, но который все-таки выползал наружу на лице Афанасия Михайловича, когда директор был в гневе. В глубине взгляда Виктора читалось что-то, но не усмешка, скорее сожаление и укор, и Ярослав Карлович увидел в