Добрая, злая - Вера Колочкова

Баба Сима после этого на нее долго обижалась. А на похоронах бабушки Анны горше всех плакала. Даже и не плакала, а выла в голос, что осталась теперь одна-одинешенька на всем белом свете… Мама, помнится, подошла к ней, ткнулась головой в плечо, чтобы поплакать вместе, а баба Сима с ней плакать не стала, закаменела лицом и процедила сквозь зубы: чего уж теперь убиваться, Татьяна… Надо было при жизни мать жалеть да любить…

Да, жалко, что мама бабушкин домик продала – вместе с палисадником, золотыми шарами и розовыми мальвами. И в родную деревню они больше глаз не показывали. Десять лет с тех пор прошло… И электричка бежит, будто через эти долгие десять лет пробивается, и выстукивается в голове монотонностью: десять лет… десять лет…

А красивые здесь места. Березовый прозрачный лесок сменяется ровной зеленью поля, вот болотина плотная, камышовая, вот снова лесок… И ветер в приоткрытое окно залетает свежий, вкусный, пахнущий луговыми травами. Теми самыми, которые к середине лета наберут спелого сока, выйдут на луга косари – острым лезвием по ним вжик-вжик…

Привиделось вдруг – она среди них будто… В линялом платочке, повязанном по самые глаза лихой банданой, и в размахе руки с косой – розовые головки клевера, белые лапки полевой гремухи, сиреневые – люцерны… А воздух движется перед глазами жаркой струей, и лишенная добычи пчела жужжит заполошно, и выдвигается из-за леса синяя хмарь тучи – сейчас грянет гроза…

«…Электропоезд прибывает на станцию Кочкино! Конечная! Просьба не оставлять своих вещей в вагоне!»

Опа! Это что же, она уснула, что ли? Точно, уснула! И даже в знакомое сонное видение успела окунуться! Оглянулась лихорадочно – действительно в вагоне одна-одинешенька едет… Так, берем чемодан, пора к выходу, вон уже и станция за окном… И не оставлять своих вещей в вагоне…

Вышла, огляделась вокруг, приуныла немного. Слишком уж картинка открылась глазу невеселая. Покосившееся станционное строение с кустиками чахлой сирени, издрызганная дощатая платформа, рядом тропинка ныряет в лопухи. Вот туда, стало быть, в лопухи и надо идти. Потом, если детская память не изменяет, будет поле, потом лесок, потом хлипенький мосток через реку. Потом снова лесок, а со взгорка уже вид на Кочкино откроется. Хорошо бы попутку какую поймать, но это уж как повезет. Если на попутку рассчитывать, то это на трассу надо выходить, круг делать. Ладно, где наша не пропадала, пойдем лесами и полями и хлипкими мостками…

Пробралась через лопухи, вышла на вполне сносную полевую дорогу. Солнце уже высоко, наяривает прямо в лицо, слепит глаза. И ветерок дует свежий, вкусный. Жаворонки звенят. Хорошо-то как, господи… Одно только неудобство – чемодан сзади на колдобинах подскакивает, все норовит завалиться набок. А вот и лесок. Остановилась, вскрикнула – под ногами ежик пробежал…

Боже, а речка-то совсем высохла, в болотину превратилась! Молодые пики осоки торчат воинственно, дотронься рукой – до крови порежешься. Зато мосток, видно, недавно ремонтировали – доски кое-где свежие, как белые заплатки на черном. А вот со взгорка – и Кочкино…

Остановилась, жадно вгляделась в открывшийся глазу пасторальный пейзажик. Да, неказистое, конечно, сельцо. Но и не сказать, чтобы уж слишком заброшенное, вон даже движение какое-то наблюдается. По улице легковушка бежит, за ней грузовичок поспешает. По другой улице мужик стадо коров гонит, впереди стада трактор с тележкой, нагруженной чем-то тяжелым, в бумажных мешках. Наверное, тут какое-нибудь фермерское хозяйство обосновалось, нынче, говорят, это модно… Так, а где же дом бабушки Анны? Он же… Вон там должен быть… Опа! А нету дома-то. Вместо него – длинные кургузые бараки, аккурат в их сторону коровье стадо и движется… Это что же у нас получается? Кочкинский фермер на месте бабушкиного дома свое скотское хозяйство выстроил? Вот сволочь… Слава богу, хоть бабы-Симин дом целехонек стоит. И огородик около него вскопан, грядки ровными рядами устроены. Что ж, пойдем на родственный постой проситься… Эх, жаль, не догадалась гостинец какой прихватить…

Спустилась со взгорка, кое-как удерживая прыгающий на неровностях чемодан. Вон там, за поворотом, должна быть колонка… Есть, точно! И женщина навстречу идет – с пустыми ведрами! Это что же, не будет ей здесь удачи, если приметам верить? Но не поворачивать же обратно…

– Да проходи, проходи, милая! – насмешливо отозвалась женщина, видя ее смятение. – У нас в Кочкино плохие приметы не действуют, не бойся! Чай, в гости к кому заявилась? Вроде лицо знакомое…

– Я… Я внучка Анны Николаевны Сотниковой…

– Ахти! Танькина дочка, что ли?

– Да, да!

– Вон оно что… Ишь ты как вымахала… А моя Маринка с Танькой-то в одном классе училась… Ну, и как там Танюха в городе поживает?

– Хорошо поживает, спасибо.

– А дом-то бабки твоей снесли… Теперь там у нас ферма, знаешь?

– Ну и зря снесли! Хороший был дом.

– Да прям, какой там дом… А ты к кому приехала-то, милая?

– А я к бабе Симе…

Женщина наклонилась, поставила свои ведра на землю, ухватила конец платка, завязанного под подбородком, медленно отерла влажное лицо. От этого ее жеста почему-то похолодело в груди, вмиг ослабли под коленками ноги. Подавшись ей навстречу, спросила испуганно:

– А… Что с бабой Симой? Она… жива?

– Да чего ей сделается, на ней еще пахать да пахать можно! А чего ты вдруг так переполошилась? В гости собралась, а не знаешь, к живой ли бабке едешь… Видать, вся вы такая порода сотниковская и есть, не шибко задумчивая… И мать твоя тоже…

– Ну, всего вам доброго! Спасибо, что узнали! – торопливо заулыбалась она женщине, подхватывая чемодан. – Спасибо, пойду я!

– Ну, иди, иди… Серафима-то аккурат об это время дома должна быть… Как в проулок свернешь, второй дом налево. И в воротца стучи погромче, она на ухо туговата стала!

В воротца стучать не пришлось – они были распахнуты настежь. Ступила на выложенную красным кирпичом дорожку, поднялась на крыльцо, крикнула в приоткрытую дверь:

– Здравствуйте! Есть кто дома?

Постояла, прислушалась. Тишина. Наконец – дальний скрип половиц, тяжелые шаги, недовольное старческое бормотание:

– Да иду, иду… Кого там еще нелегкая принесла…

Испугалась, попятилась с крыльца вниз, и вмиг пронеслось в голове – вдруг баба Сима и знать ее не захочет? И впрямь ведь – ни разу не появилась у нее, как бабушку схоронили… Такая и есть порода, не шибко задумчивая…

Дверь распахнулась, и на пороге появилась баба Сима. Надо же, ничего ей не сделалось за прошедшие десять лет, все такая же кругленькая, крепенькая, основательная. И взгляд из-под опущенных бровей сердитый, настороженный.

– Здрасте, баб Сим, это я… – проблеяла неуверенно, отступая еще на шаг.

– Погоди, погоди… Ты Санька, что ли? Танькина дочка?

– Да, баб Сим! Она самая!

– Господи, Санька, да как же… Да моя ты красота… А вымахала-то как, господи! Ой, да что ж это я… Дай хоть обниму тебя, что ли…