Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки - Александр Росков

В субботу свекровь баню истопила и послала меня сходить на мост – за вениками для бани. Посреди их деревни протекала река, а через нее – мост. Я и побежала на реку.

Прошлась по мосту туда-сюда – нет веников, нигде не висят, ни с того, ни с другого боку. Побегала я, побегала по мосту и пришла домой ни с чем.

Свекровь уже намылась в бане, сидит чай пьет и глядит на меня глазами, как у милиционера. А муж в бане моется.

Выскочила я в сени, чтобы к мужу в баню идти, а в сенях под потолком стройными рядами березовые веники висят. Оказывается, в Ивановской области сени «мостом» называют.

А свекровь меня с той поры невзлюбила и стала почему-то называть Армазонкой. Не Амазонкой, а именно Армазонкой…

Валентина Михайловна Семакова, Архангельская область

Я еще девочкой была, у нас в селе семья жила: жену Настеной звали, а вот мужа как звали – не помню. Трое детей маленьких у них было.

Я маме на ферму бегала помогать, там и Настена телятницей работала. И все время она в синяках ходила. Один синяк на лице не прошел – уж второй, еще ярче первого. И тело все в синяках у нее было. Настена женщинам синяки показывала да плакала. Женщины ей: да плюнь ты, мол, на своего кривоногого, забери детишек и езжай к матери с отцом. А она плачет в три ручья:

– Он же любит меня!

Мне это тогда странным казалось: как же он ее любит, если так бьет? А Настена такая хозяйственная была: дома ребятишки, корова да овцы, да стирка, да уборка, да печку топить надо, да варить-жарить на эту ораву. А на ферме сколько дела! И все-то она успевала. Муж ведь не придет на ферму, не поможет, только бить ее горазд. А бил потому, что ревновал к каждому столбу.

И вот один раз приехал муж Настены с сенокоса, август уже на дворе стоял, – приехал, лошадь распряг, забрался на теплые полати да и заснул. Даже не слышал, как жена пришла с фермы. Проснулся муж среди ночи и вышел по нужде на улицу.

А в августе ночи-то ведь уже темные. И показалось мужу спросонья, что жена его возле сарая с кем-то в обнимку стоит. Поднял он с земли хороший дрын, подкрался к «обнимающимся» да ка-ак даст по ним этим дрыном! И тут же взвыл что есть мочи от боли и по земле закатался.

А что получилось-то? Приехал он с сенокоса и плащ свой на столб повесил. Плащ ветерком на столбе шевелится, вот ему и показалось, что жена с кем-то обнимается. А батогом-то он так вдарил, что батог сломался на несколько частей, да мужу же и досталось этими частями: руку в двух местах переломило и два ребра сломало.

Положили его в больницу: руку на вытяжку, бок – в гипс.

Настена стала к нему в больницу каждый день бегать, за два километра туда-сюда. Осень потом уж началась, грязюка кругом, а она все бегает, стряпню всякую мужу носит.

Мужа Настены выписали из больницы, когда зима уже пришла…

После больницы Настенин муж стал другим человеком. Стал к жене на телятник приходить, помогать ей во всем: опилки в сарай таскает, сено носит, воду в бочки, навоз убирает, в проходах подметает.

И все возле Насти крутится, все спрашивает: – Настена, чем тебе еще помочь? Настена стала ходить улыбчивая, хвастаться женщинам, что и дома муж ей во всем помогает, как будто его подменили.

А вскоре они уехали в соседний район, и как дальше сложилась их жизнь – я не знаю…

Нина Гавриловна Усова, Республика Коми, г. Ухта

История эта случилась давным-давно, лет 10–15 после войны.

Я работала тогда фельдшером в Архангельске (фельдшерский стаж у меня 50 лет), город был почти весь деревянный, неповторимый, с тихими двориками, садиками, красивыми двухи одноэтажными домами.

Ходила да ездила я по вызовам почти по всему Архангельску. И вот как-то раз пошла в один дом – «деревяшку» – к больному. Захожу, значит, комнатка такая уютненькая – женская рука чувствуется, кровать в углу, а на кровати мужчина лежит. Красивый такой, с температурой высокой.

Над кроватью висит портрет этого мужчины – в костюме, с прической – глаз не оторвать.

Ну, посмотрела я больного, выписала да дала ему кое-какие таблетки и в глубине души позавидовала женщине, которая живет здесь и имеет такого красивого мужа.

А где-то месяца через два я опять на этого мужчину наткнулась, уже совсем по другому адресу, на другой квартире, тоже чистенькой и аккуратной. Прихожу по вызову – ба! Мой старый знакомый на кровати с температурой, а вокруг него женщина хлопочет, симпатичная такая, молоденькая, моложе его намного. А на стене, над кроватью, тот самый портрет висит.

Подивилась я про себя, но вопросов не стала задавать. Обслужила больного и ушла.

И надо же случиться такому: через несколько месяцев, опять на вызове, по третьему уже адресу я опять встретилась с этим красавцем.

Только лежал он не в комнате, а в холодном коридоре на полу, а у головы стоял тот самый портрет. Температура у него была под сорок.

Я постучала в дверь, которая выходила в коридор. Она открылась, и из нее выглянула страшно красивая брюнетка.

Я говорю:

– Чего же вы этого мужчину-то в коридоре одного с температурой бросили?

Она как закричит:

– Да пошел он к своим б…, бабник чертов, мне мужика постоянного надо, а не такого, который сегодня со мной спит, завтра – с другой.

Сказала мне это и дверь за собой захлопнула. Делать нечего, стала я хлопотать, чтобы больного в больницу увезли. Потом навестила его там.

Мужчину звали Володей, он, кроме своего портрета, ничего не имел: ни квартиры, ни денег, ни работы.

Тогда, после войны, спрос на мужиков среди нашего брата большой был, не хватало потому что сильного полу. Вот Володя этим и пользовался, ходил от одной к другой. Женщины его кормили, одевали, обстирывали. Мужик ведь, да еще красивый такой.

Я посоветовала ему к какому-то одному берегу прибиться, одной женщины держаться, а то ведь пропадет так. И была у меня знакомая одна, очень хорошая женщина, а вот без мужика жила.

И решила я ее познакомить с Володей этим. И познакомила. Да потом сама не рада была – гулял он все равно, и знакомая моя из-за этого плакала. Я уж и встречаться с ней перестала, на глаза не показывалась…

А как-то года через три увидела их издалека вместе, они шли на Двину белье полоскать. Он корзину на саночках катил, а она рядом шла.

Потом мне квартиру дали на другом конце города, и лет двадцать я не встречалась со своей знакомой. Слышала от людей, что вроде прижился Володя у нее, приворожила она его чем-то.

И вот года полтора тому назад встретила я в трамвае самого Володю, постаревшего, но не потерявшего своей былой красоты. Я заговорила с ним, он узнал меня, расчувствовался, заплакал.