Между Призраком и Зверем - Марьяна Сурикова

— Это уже наглость, Мышка.

— Вы сказали проверять, я проверяю. А эксперимент еще не закончен.

Дознаватель закатил глаза к потолку и раскинул руки в стороны, очевидно разрешая приступить ко второй части опыта.

Ладно. Сейчас попробуем успокоиться, вдохнуть глубоко и выдохнуть, и так — несколько раз. Не злиться, не вспоминать о мести и о том, что теперь и в моих руках появился способ воздействия, не помышлять о желании поймать еще чуточку эйфории, а просто поцеловать, совсем ни о чем не думая.

И я, как и в первый раз, ухватила голову дознавателя ладонями и снова наклонилась, целуя осторожно и без злости.

И тоже сперва почувствовала тепло губ, их мягкость и слабый аромат можжевельника. Упоение и томление накатили внезапно, дразня предвкушением той самой эйфории, не думать о которой было сложно, как и сдерживать саму себя, когда уже ощущала покалывающий жар и чувство томной неги, разливающейся по телу. А потом эта истома сменилась более реальными ощущениями мужских прикосновений.

Если я всего лишь проводила эксперимент, то Кериас со второй попытки втянулся в процесс и теперь перехватил инициативу, сбив меня с намеченного курса тем, что четким и безошибочным движением нашел способ быстро распустить шнуровку платья от мадам Амели, и теперь гладил мои обнаженные плечи и открытую спину. Пальцы проходили вдоль позвоночника, чуть надавливая, поднимались к шее, чтобы обхватить ее ладонью, не позволяя не то что прервать опыт, но даже попробовать почувствовать разницу между двумя способами.

И имей я возможность говорить, сейчас бы непременно пояснила ему, как он мешает и отвлекает от действительно важного дела. Особенно тем, что перевернул меня на спину, а сам невероятно наглым образом устроился между моих ног и превратил экспериментальные поцелуи в менее невинное занятие, вроде скольжения губ вдоль шеи и ниже, к лифу предательского, очень быстро снимаемого платья. Скорость, с какой оно сползало, а также шуршание и треск материи как раз и напомнили, что рот уже не занят и говорить я могу.

— Ой, пустите, — пискнула, одновременно пытаясь прикрыть руками обнаженную грудь, но Кериас быстро перехватил мои ладони, прижал к постели, а сам перевел горящий взор на мое лицо и хрипло выдохнул:

— Пустить? — и отвел глаза, шепнув: — Безумие.

Не поясняя, что подразумевал под безумием — мою просьбу или собственные действия, продемонстрировал это определение наглядно, когда поймал горячим ртом сосок, а другой ладонью накрыл вторую грудь.

Заторможенность моей реакции, когда сразу не оттолкнула, объяснялась, вероятней всего, отсутствием опыта. Сообразить, что правая рука свободна, я смогла с опозданием, уже когда Кериас отпустил и левую, чтобы удобнее было обхватить полушария обеих грудей, свести их вместе и ласкать одновременно.

Я так стану любовницей быстрее, чем собиралась. Хотя я ведь совсем не собиралась.

Мыслительный процесс давал сбой, и в этом явно прослеживалась вина Зверя. Я заподозрила, что он недоговорил о воздействии забранной энергии и последствиях эйфории, они затуманивали мозги тому, кто забирал. Это я ощутила на собственном опыте и очень отчетливо, как и холодок на груди, которой уже не касался горячий язык, теперь ведущий влажную дорожку по животу.

— Вы сошли с ума-а-а. — Я вцепилась в смолянистые пряди, когда черноволосая голова уместилась между моих бедер, а язык стал творить совершенно неуместные непристойности, настолько бесстыдные, что они напрочь отвлекли даже от мужских ладоней, которые крепко сжались на обнаженных ягодицах и не позволяли мне извернуться.

Сила, та самая, которую я столь опрометчиво вытянула из него, ударила наотмашь, как хлесткая пощечина, расколола голову на сотни частей. Я вырвала ладони из черной гривы, сжала виски, изогнувшись всем телом, в котором пульсировала чистая энергия. Она прокатилась до горла, вырвала из него протяжный всхлип, добралась до вновь согретой широкими ладонями груди, пробежала по ногам и сосредоточилась внизу живота, распавшись вспорхнувшими бабочками, чьи крылышки тут же облетели, как лепестки цветка под шквальным ветром.

— Ай! — Я всхлипнула громче и резко крутанулась в сторону, получив этот шанс, когда ощутила, что сильные руки больше не держат так крепко.

Подтянула покрывало, обмотала вокруг обнаженного тела, лихорадочно строя заслон между мной и дознавателем, который стоял сейчас на коленях, ссутулившись, уткнувшись лбом в перину и сжимая в кулаках ткань скомканной простыни. Он дышал тяжело, лихорадочно. Широкие плечи быстро поднимались и опадали.

— Как вы посмели! Как можно было? Что вы сотворили?

— Ничего, Мышка. — Ответ прозвучал тихо и глухо, пальцы не выпускали простыню, но на эти детали я не обратила внимание.

— Вы использовали меня, использовали для чего-то… грязного! Мне было… Нельзя так… Слышите? Купите блудницу, возьмите любую уступчивую служанку, трогайте ее, где вам заблагорассудится! Потому что я не давала согласия, а вы мерзавец! Ненавижу! Не смейте никогда больше прикасаться ко мне!

Стыд затопил такой жгучей волной, что сквозь шум в ушах я с трудом понимала, какие оскорбления выкрикиваю и в чем его обвиняю.

— Не сметь? — Его хриплый ответ я расслышала даже сквозь гул в голове. — А ты попробуй запретить мне!

И ладонь, секунду назад ласкавшая умело и бережно, сжалась на моей шее, минуя заслон из скомканной на груди ткани, опрокинула меня на кровать, а Зверь навис сверху.

— Оттолкни, запрети, но не веди себя по-идиотски, сперва дрожа подо мной, покорно раскрывая губы, не отталкивая рук, а выгибаясь им навстречу, а потом крича, чтобы я не смел пользоваться тобой. Или твое тело живет собственной жизнью, Мышка, лживой самостоятельной жизнью вдали от твоего чистого незамутненного сознания?

— Я вас убью, — теперь уже я хрипела, потому что он был невменяем, не контролировал свою силу и сжимал горло слишком сильно, — выпью энергию и не оставлю ни капли.

— Тогда начнем сначала? — Он склонился к моим губам, сверля бешеным потемневшим взглядом. — Только сперва объяснишь, как я тебя использовал. И почему после этого не я, а ты испытала удовольствие.

Ничего я не испытала, а если даже испытала, то последствием стали мучительный стыд, ожегший краской все тело, и осознание того, что стремительно скатываюсь в пугающую пропасть.

Но эту фразу я уже не могла выкрикнуть, а Зверь заметил, как я судорожно хватаюсь за его руку, и быстро разжал пальцы, отшатнулся от меня и снова схватился руками за голову, пока я кашляла и пыталась отдышаться. Я надсадно вздохнула и услышала его шепот:

— Много сил ушло… не хватает на контроль. Только не приступ, нельзя сорваться…

На моих глазах его тело стало бить крупной дрожью, а тихий шепот был едва слышен:

— Уйди, уйди.

Сумасшествие заразно, я это поняла в тот момент, когда метнулась к нему, обняла за плечи и принялась гладить по голове, укрыв нас обоих плащом из рассыпавшихся волос. Я отдавала себе отчет, что слово «приступ» означает нечто страшное, намного страшнее всего остального, особенно учитывая силу Зверя и то, как воздух вокруг снова сгустился. Мой уход не означал бы моего спасения здесь, в доме, где он являлся хозяином. Он ведь поймал меня однажды. Если сейчас убегу, где гарантия, что не бросится вдогонку?