Сталин - Дмитрий Волкогонов

Только сегодня, 28 июня, он, Сталин, подписал несколько директив с грифом «Совершенно секретно. Особой важности» о подготовке к 1 августа всех необходимых мероприятий для «проведения по особому приказу Ставки Верховного Главнокомандования наступательной операции». В директивах командующему войсками Дальневосточного фронта, Приморской группы и Забайкальского фронта (с началом боевых действий Приморская группа будет переименована в 1-й Дальневосточный фронт, а Дальневосточный фронт – во 2-й Дальневосточный) ставились задачи по разгрому Квантунской армии японцев. «Все подготовительные операции провести с соблюдением строжайшей секретности. Командующим армиями задачи поставить лично, устно, без вручения письменных директив фронта». Сталин уже решил, что пошлет на восток кроме Василевского также Мерецкова, Пуркаева, Иванова, Масленникова, Шикина, остальных военных руководителей пусть предложит Главное управление кадров. Воевать теперь умеют многие…

9 мая Сталину принесли стенограмму состоявшейся церемонии подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии. Судя по тексту, все завершилось быстро. Хотя нет, была какая-то заминка. Об этом ему звонил Серов из Берлина, а затем доложил и Берия. Произошла, по их словам, задержка на два-три часа церемонии подписания Акта о капитуляции «по причине небрежного отношения к делу работника наркоминдела – посла Смирнова, который в тексте документа о капитуляции немцев, переданного из Москвы, пропустил четыре строчки, а союзники это заметили и отказались подписать. После сверки с нашим подлинным текстом пропущенное было добавлено, и текст документа о капитуляции никаких возражений не встречал». Сталина тогда покоробило от этой извечной расхлябанности, которая сопутствует нам везде.

Читая стенограмму, Верховный старался мысленно представить атмосферу, в которой происходило подписание Акта. Такая длинная, страшная война и такой ее короткий конец. Последние слова Жукова, руководившего церемонией, Сталину показались даже слишком приземленными: «Поздравляю Главного маршала авиации Теддера, генерал-полковника американской армии Спаатса, главнокомандующего французской армией генерала Делатр де Тассиньи с победным завершением войны над Германией». Такой будничный венец… Впрочем, до венца еще дело не дошло. Наступает тяжелый торг с союзниками о послевоенном устройстве мира. Война с Японией много времени не займет. Но как важно сохранить главный плод победы – долгий, стабильный мир!

Сталин понимал, что его авторитет – до войны непререкаемый только внутри страны да, наверное, еще в Коминтерне – стал международным, всемирным. Лидеры западных держав при личных встречах, в ходе обширной переписки воздавали хвалу руководителю Советского государства, Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами СССР. Новый президент США Гарри Трумэн в послании Сталину отметил, что «Вы продемонстрировали способность свободолюбивого и в высшей степени храброго народа сокрушить злые силы варварства, как бы мощны они ни были. По случаю нашей общей победы мы приветствуем народ и армии Советского Союза и их превосходное руководство». Черчилль обратился, как всегда, с более эмоциональным и, пожалуй, более глубоким посланием. Его по поручению британского премьера огласила 9 мая по радио госпожа Клементина Черчилль. В послании говорилось: «Я шлю Вам сердечные приветствия по случаю блестящей победы, которую Вы одержали, изгнав захватчиков из Вашей страны и разгромив нацистскую тиранию. Я твердо верю, что от дружбы и взаимопонимания между британским и русским народами зависит будущее человечества. Здесь, в нашем островном отечестве, мы сегодня очень часто думаем о Вас, и мы шлем Вам из глубины наших сердец пожелания счастья и благополучия. Мы хотим, чтобы после всех жертв и страданий той мрачной долины, через которую мы вместе прошли, мы теперь в лояльной дружбе и симпатии могли бы дальше идти под ярким солнцем победоносного мира…» Тогда могло показаться невероятным, что этот же человек очень скоро в Фултоне скажет совсем другое.

Де Голль, которого Сталин считал чопорным гордецом, и тот признал его особую роль в Победе, подчеркнув в приветственной телеграмме: «Вы создали из СССР один из главных элементов борьбы против держав-угнетателей, именно благодаря этому могла быть одержана победа. Великая Россия и Вы лично заслужили признательность всей Европы, которая может жить и процветать, только будучи свободной». Как все заговорили после Победы… А что говорили накануне войны? Сколько сегодня поздравлений! Вот приветственные телеграммы от Болеслава Берута, Чан Кайши, Иосипа Броз Тито, регентов Болгарии, Маккензи Кинга, Юхана Нюгорсволла, Джозефа Чифли, Махмуда Фахми Эль Нокраши, Зденека Фирлингера, Миклоша Белы, Карла Маннергейма, многих других государственных лидеров. Сталин, отодвинув кипу приветственных посланий и по привычке взяв в руку трубку, пустился в свой обычный многолетний путь – двадцать шагов в одну сторону кабинета, столько же в другую.

В разворошенном мире все пришло в движение – народы, армии, их руководители. Даже полупарализованный Рузвельт пускался в дальние вояжи на крейсерах, самолетах. Только Сталин обошелся за минувшую войну минимумом: единственный в жизни полет на самолете в Тегеран в 1943 году, выезд в Крым для встречи с Черчиллем и Рузвельтом в начале 1945 года, секретное посещение фронта в августе 1943 года. «Вождь» самого крупного в мире государства не любил пересекать его пространства. Он хотел знать все, но только отсюда, из своего кабинета. Из Кремля, как ему казалось, он научился видеть далеко, как с вершины Эльбруса. Привычка к затворничеству (Кремль – ближняя дача) усиливала «загадочность» Сталина. Не знаю, как бы он вел себя, будь в то время телевидение? Захотел бы, как Брежнев, непрерывно мелькать на экране? Но тогда Сталин предпочитал, чтобы о нем говорили, писали, думали, видя его как можно реже. Его устраивал очень узкий круг личного общения: члены Политбюро, иногда – несколько наркомов, военачальников, редко – зарубежные деятели.

Скоро ему предстоит последняя в его жизни зарубежная поездка. Сталин через специального помощника президента США Гарри Гопкинса, с которым он встретился 26 июня в Москве, предложил союзникам, не откладывая дела в долгий ящик, провести встречу в верхах в Берлине. Сталин чувствовал, что за годы войны у него накопилась свинцовая усталость, которую становилось все труднее преодолевать. Шестьдесят пять лет, из которых большинство были бурными, словно гири висели на его ногах. Он твердо решил после завершения войны на востоке подумать о серьезном и продолжительном отдыхе на юге. Он верил, что родной Кавказ вдохнет в него новые силы. До войны Сталин обычно уезжал в конце лета на юг на полтора-два месяца, продолжая и из Сочи пристально следить за делами.

Трумэн и Черчилль, согласившись на встречу в Берлине, отодвинули ее дату на 15 июля 1945 года. Сталин еще не знал, что президент США, предлагая время проведения конференции, исходил из готовности к испытаниям американской атомной бомбы. (В Советском Союзе тоже развертывались работы в этой области, курировать которые поручили Берии. Еще в марте 1945 года Сталин вызвал начальника ГУК НКО генерал-полковника Ф.И. Голикова для доклада: увольняются ли из армии специалисты-физики для направления их в научно-исследовательский физический институт Д.В. Скобельцына, другие научные центры. Берия еще раньше доложил, что в подведомственной НКВД системе им создано несколько лабораторий, куда привлечены ученые-зэки.) Но когда Трумэн в Потсдаме сообщил Сталину об успешном испытании в Аламогордо атомной бомбы, тот внешне не проявил никакого интереса.