Абиссинцы. Потомки царя Соломона - Дэвид Бакстон

Но беды Эфиопии не прекратились и после отбитых мусульманских атак. Истощение и раздробленность народа открыли ворота для новых захватчиков, ищущих жизненного пространства и жаждущих завоеваний. Их превосходящее число было столь же ужасно, сколь и силы Грана. Этими новыми пришельцами были племена галла, проникшие на нагорье с юга и оккупировавшие огромные пространства плато и средние вершины. Это новое несчастье опять-таки имело отзвук в области литературы. Достойная внимания История галла, написанная во второй половине XVI столетия неким Бахреем, священником при дворе Малака-Сагада и писателем, наполнена истинным духом исторического исследования.

Представляется невозможным расширить это обозрение до XVII столетия за исключением двух работ особой важности. Фетха Нагаст (Закон царей) – книга юридических предписаний, основанная на византийском праве, была переведена с арабского и оставалась чрезвычайно влиятельной в Эфиопии вплоть до настоящего времени. Компендиум церковной песни, деггва, также появился в это время и часто сопровождается музыкальной записью в виде миниатюрных значков и символов, написанных поверх линии. Царские летописи поддерживались на протяжении почти каждого правления в XVII, XVIII и далее столетиях (рис. 36). Хотя и некоторые амхарские разговорные слова и идиомы начали просачиваться в них в течение XVIII столетия, все хроники продолжали писаться на эфиопском языке. Амхарский же был утвержден как официальный язык для этих и других целей несчастным императором Теодоросом (1855–1868).

Хотя в этой части я слегка и затронул книги послесредневекового периода или даже современные, но я должен в заключение напомнить, что все они имели форму манускриптов, написанных на пергаменте. Даже при том, что большинство из них, находящихся сейчас в обращении, датированы XVIII, XIX или даже XX столетием, все они имеют древнее оформление и в действительности являются выдающимися памятниками средневекового мастерства, дожившими до наших дней. Работа лучших каллиграфов может быть необыкновенно красивой, и я очень радовался тому, что в своем последнем путешествии в Эфиопию в отдаленных монастырях все еще встречал людей, владеющих этим редким ныне ремеслом.

Как и другие школы живописи, абиссинская школа – обобщенный продукт местных и иностранных влияний. Но в случае с Абиссинией иностранный элемент имел очень сильное влияние. В их изобразительном искусстве очень мало африканского. Это искусство вплоть до недавнего времени оставалось чисто религиозным, и своими корнями оно обязано тем странам раннего христианского мира, которые принесли в Эфиопию саму христианскую религию.

Из-за географической отдаленности связи этих стран Восточного Средиземноморья и Западной Азии с Абиссинией были незначительными. Таким образом, совсем не удивительно, что образцы, с которых ранние мастера черпали свое вдохновение (в основном, надо полагать, иллюстрированные книги Евангелий), были редки. Однако влияние, оказанное этими немногочисленными книгами, как-то все-таки попавшими в страну, было очень большим. Изоляция Абиссинии продолжалась, и даже в XVII столетии мы наблюдаем повторение того же самого явления: одна-единственная религиозная картина, поразившая воображение местного населения, могла стать образцом для целого ряда более или менее измененных копий.

Другая черта абиссинского изобразительного искусства, как будет далее показано, – постоянная приверженность традиции, в результате чего это искусство стало подлинным образцом архаической музейной композиции. Однако существующий художественный консерватизм не мог удержать местных художников от полного отхода от стиля оригинала. Не мог он также и предотвратить пусть и очень медленно происходящие изменения в самой иконографии. В самых ранних работах мы замечаем тенденции к упрощению традиционной художественной композиции и сведению ее к изображению геометрических эскизов, заполненных статичными, безжизненными фронтальными фигурами. Из всех школ христианского искусства только направление мозарабик, развившееся во время оккупации Испании маврами, имеет поразительно схожие черты (это отметил еще сэр Уоллес Бадж в 1898 году).

Консерватизм и приверженность традициям, присущие эфиопским художникам вплоть до современных времен, не позволяют прервать эту главу на моменте, когда западноевропейское влияние стало набирать силу в начале XVII столетия. Более того, остановка на этом месте означала бы вынужденное исключение из этого обзора большинства из сохранившихся картин, в которых отражены особенности, характерные для искусства страны. Раздел этой главы будет, таким образом, посвящен более поздним тенденциям в этой области.

Евангелия – самые доступные ранние источники абиссинских рисунков, за исключением, возможно, только некоторых фрагментарных настенных росписей. Также, исключая древние надписи, они – наиболее старые известные (и очень красивые) примеры эфиопской каллиграфии. И это притом, что один недавно описанный манускрипт (Евангелия Абба-Гарима) может быть датирован X или XI столетием. Хотя и никак по-другому не проиллюстрированный, он содержит набор Евсебийских канонов в аркадных рамках, заимствование которых через посредничество более поздних армянских вариантов у древнего сирийского искусства доказал Лерой. Так как примечательный набор иллюстраций, следующий за канонами в другом раннем Евангелии, ясно указывал на тот же самый источник, вывод Лероя не оказался неожиданным, и он соответствует историческим данным, поскольку именно сирийское христианство впервые проникло в Абиссинию. С тех самых пор, с XII столетия, Абиссиния поддерживала прерывистые контакты с этой частью мира, а также с дружественной церковью Армении, через абиссинское монашеское поселение в Иерусалиме. Таким образом, можно не сомневаться, что отдельные ранние Евангелия и другие книги, которые абиссинские художники использовали позднее в качестве моделей, привезены из Иерусалима, и некоторые из них были, без сомнения, армянскими.

Имеется четыре или пять иллюстрированных Евангелий XIV столетия, и около 10 книг XV века уже описаны, но продолжают появляться и новые экземпляры. Обычно они начинаются с письма Евсебия (3 страницы), далее следуют его каноны или таблицы соответствия текстов Евангелий (7 страниц), и все эти десять страниц, или, по крайней мере, страницы самих канонов, украшены аркадными рамками. По завершении текста идет концовка, декорированная совсем другой архитектурной композицией – остроконечным tempietto с деревьями и ланью, обыкновенно называемым (вслед за Стржиговским) «Фонтаном жизни». Эта завершающая страница канонов содержит следующую ретроспективную надпись: «Гармония четырех Евангелий».

Далее следует серия картинок – а их может быть вплоть до 18, – иллюстрирующих жизнь Христа. Они могут начинаться с нескольких эпизодов из жизни Девы Марии, и не менее половины их обычно посвящается Страстям Господним. Все эти картинки помещены в начале книги, непосредственно после Евсебийских канонов, но портрет каждого евангелиста изображается на фронтисписе его собственного Евангелия, двое из них иногда изображаются в позе стоя.

Не только каноны, но и вся описанная компоновка, включая расположение и предмет картинок, заимствованы у восточно-христианских прототипов. Наиболее интересным во всем этом является то, что кельтские и каролингские (и прекаролингские) Евангелия подверглись, похоже, восточному влиянию: например, Евангелие Годескалька, написанное по поручению самого Карломана, содержит в себе безупречный «Фонтан жизни», точно так же, как и последующие манускрипты, связанные с именем его единоутробной сестры Ады. Таким образом, в области древнего искусства страны далекого Запада демонстрируют определенное родство с Абиссинией, наиболее удаленным южным островком христианского мира.