Змеелов в СССР - Александр Дорнбург

какая опасность мне угрожала: я потревожил эфу. А я даже не успел испугаться. Когда фактически на ядовитую змею чуть было не наступил. А если бы я умер в этом заброшенном захолустье, то мое тело нашли бы не скоро. Мой труп отправился бы на корм шакалам.

Нужно заметить, что в отличие от других змей эфа наиболее агрессивна. Стоило мне задеть ее ногой, как она тут же проявила свой «характер», желто-песочной молнией вцепившись в мой сапог. К счастью, прокусить ей его не удалось.

Теперь она хочет скрыться, извиваясь ползет по откосу вверх. Цель обозначилась. Я подготавливаю длинный пинцет и преследую эфу.

Ей от меня не уйти, она понимает это, сворачивается «тарелочкой» и яростно шипит. Впечатление такое, будто на раскаленную сковородку кто-то маслом плещет. Округа наполнилась ужасающим звуком змеиной ярости. Голову эфа держит над «тарелочкой», чтобы в любой момент поразить врага.

Я выбираюсь на берег канала, где, ожидая меня, исходит яростью змея, останавливаюсь и твердым взглядом гипнотизера гляжу на эфу. Красавица!.. На голове — белый крест, а по всему желтоватому телу — белые пятна, яркие полосы, узоры и зигзаги.

Я подхожу к ней так близко, что она вот-вот может броситься на меня. Но отступать уже поздно да и вряд ли это нужно.

Выбрав удобный момент, я должен схватить эфу за шею, чуть ниже головы. Но, видимо, от волнения или неопытности я несколько раз промахиваюсь. Змея, клацнув о пинцет, хватается за него зубами. Отчаянным усилием я вырываю его, и только после этого мне удается поймать вконец рассвирепевшую эфу.

Мне хватило дури, ценой колоссального напряжения воли, попытаться «привыкнуть» к змее. Перебороть свой страх. Так что я с бесконечной осторожностью сжимаю пальцами шею змеи возле головы и разжимаю пинцет. Медленно и аккуратно.

И тут же жалею об этом. Когда ощущаю неприятный холод ее изгибающегося тела. Змея энергично пытается обвить мою руку, чтобы с помощью живых «браслетов» получить опору. Между прочим, согласно книгам зоологов подобным же образом ведут себя и такие грозные рептилии, как кобра, гюрза и щитомордник.

Отчего-то задницей чую, что змеиные «браслеты» на руке ловца — явление крайне нежелательное и безразличное к ним отношение чревато самыми печальными последствиями. Опираясь на кольца, змея (особенно такая сильная, как гюрза) может вырваться и нанести смертельный укус.

Такой твари только дай точку опоры и она вмиг вырвет голову и нанесет тебе смертельный удар. И даже отрубленная голова еще живет десять часов и все это время способна укусить.

Здесь под лихим лозунгом «слабоумие и отвага» действовать не получится. Тут надо осторожно и аккуратно брать змею сразу двумя руками, за шею и за хвост.

Итак, эфа у меня в руке. Такие вот «аллюры храбреца». Я, чертыхаясь про себя, достаю из кармана плотный мешочек, распутываю живые кольца, и, набрав в грудь побольше воздуха, сам со скоростью броска змеи бросаю свой трофей туда хвостом вниз. Змея падает камнем, повинуясь силе всемирного тяготения. Зубы клацают в воздухе, но моя рука остается невредимой. Ух! Вытираю выступивший холодный пот со лба. Все мои мышцы подрагивали. Перемещаю мешочек в рюкзак.

Но гадкое ощущение скользящего прикосновения пресмыкающегося никак не проходило.

Воодушевленный первым трофеем, иду, петляя как кролик, по открытому руслу канала и с еще большим вниманием озираюсь по сторонам. Теперь, зная, что опасность грозит отовсюду, я бесшумно скользил по твердой, как асфальт, земле. Иду долго, но ничего не нахожу. Несмотря на это, я не теряю надежды на охотничью удачу.

Хотя время приближается к полудню и солнечный диск становиться сплошным сполохом расплавленного огня. Стервятники, страшные предвестники смерти, показались в небе. Зноем дышали чахлые кусты держи-дерева, цепляющиеся по сторонам русла высохшего канала за выветренный щебень графитно-серого камня-трескуна. Ни капельки влаги, ни признака тени. Душно!

Когда голая часть оросителя кончилась, передо мной снова встал камыш плотной, высокой стеной. Ветер бросал его в разные стороны, катил по руслу золотой шелестящей волной. Я скрылся в камышовой чаще с головой, и пошел медленно и осторожно.

И вдруг… почувствовал, что наступаю на что-то живое и мягкое: в ту же секунду раздается дикий звериный визг, злое рычанье; кто-то хватает меня за ногу и больно, как тисками, сжимает ее. Я услышал крик бессилия и смертной муки. От страха и боли я падаю навзничь. Отчаянно барахтаюсь в грязной жиже какой-то лужи. Во время падения вижу, как из-под моих ног, с шумом подминая камыш, убегает какой-то крупный зверь.

Существо мчалось со скоростью убегающей собаки. Вначале, мне показалось, что это волк. Но вот зверь, повернув голову, оглядывается назад, и навсегда, как в стоп-кадре, остается в моей памяти. У зверя острая, почти лисья морда, испуганно-злые глаза и рыжая, свалявшаяся в клочья шерсть на боках. Это был самый обыкновенный шакал.

Везет мне сегодня, как утопленнику. Наступаю на всякую гадость. Подряд. Вначале змея за сапог укусила, теперь шакал. Еще раз благодарю папашу и сапожника. Так как сапоги, под которыми имелись еще чулки и портянки, зверью прокусить не удалось.

Между тем, шакал ядовит не хуже змей. Эта тварь есть разную разложившуюся падаль, оттого на зубах и на когтях у него образуются бактерии трупного яда. Любая царапина может загноиться и тогда человек начнет гнить заживо, покрываться и истекать сукровицей. Пока не помрет.

Так что я удвоил свою осторожность. А то получается словно в детском стишке: «Игнатик-юнатик по полю бежал Игнатик-юнатик жучков собирал. В траве не заметил он муху це-це. Улыбка застыла на мертвом лице.»

Сразу скажу, что канал, по которому я бродил, оказался замечательным заповедником змей. За двенадцать дней в нем было поймано мною не меньше двух десятков эф. Я даже заранее научился вычленять в окружающей природе змеиные звуки и теперь не попадал врасплох. Тихое шипение змей вдали напоминало мне звук набегающей морской волны по гальке.

Надо было видеть, как я жил с пойманными змеями в одной комнате и как по ночам эти твари за стеклом поднимались в ряд при лунном свете как цветочки ( или скорее прямые как свечи) и раскачивались из стороны в сторону. Можно было сразу в обморок грохнуться. Или старчески поседеть от ужаса.