Змеелов в СССР - Александр Дорнбург

еще персидское владычество, я так долго крутился в поисках указанного адреса по узким лабиринтам улиц и переулков, что чуть было окончательно не потерял направление. Однако нужный мне дом нашелся. А в доме, не таком древнем, как город, но достаточно старом, нашелся необходимый кажар, иначе говоря, человек иранского происхождения.

Приняли меня без проблем. По местным поверьям — вместе с гостем, особенно приехавшим издалека, в дом входит бог, как гласил завет предков. Короче, гость — дар Аллаха. Я же внешне вполне мог сойти за аборигена в любой восточной стране.

Ювелир, мужчина средних лет, ближе к старости, чем к молодости, этот кажар носил летний национальный костюм, ни по покрою, ни по качеству ткани ничем не уступающий лучшим модным картинкам.

Надир беседовал со мной весьма непринужденно, чему способствовали могучие, чуть ли не крепостные стены старого, но не ветхого жилища. Я же сослался на рекомендацию почтенного Ицхака, который якобы мне приходился каким-то дальним родственником. Это сработало.

Тем более, что на куплю-продажу золота здесь смотрели намного проще чем в России или на Украине. НКВД хватало забот с басмаческим подпольем, поэтому местных туземцев всячески баловали, стремясь сделать из них союзников.

Кажар уносил куда-то золото, тут же в доме, для проверки и взвешивания. И я получил по сорок два рубля за грамм золотого песка! Итого 20 на 42 равно 840. Минус вложенные 500 рублей. И минус еще 21 рубль, ушедший в нагар, составивший половину грамма. Итого доход 319 рублей. Зарплата среднего рабочего на заводе за пару месяцев. А если считать чистыми, за минусом налогов, даже получается немного больше. Так что теперь можно не считать каждую копейку. Можно, как говориться, с одеколончиком бриться и при случае и в театр заглянуть.

Подсчитывать свои доходы — дело увлекательное, даже в высшей степени захватывающее. В отличии от расходов.

Что же касается премиальной цены на золото, то напомню, что местное республиканское начальство очень богато. Чудовищно. За первые два десятка лет Советской власти Средняя Азия в СССР прочно стала ассоциироваться с оглушительными финансовыми аферами и надувательствами.

Местные партийные бонзы косяками толклись в Москве, лоббируя различные проекты «всесоюзных строек». Гигантских каналов, железных и автодорог, электростанций, монструозных заводов и фабрик и прочего добра. Полученные из бюджета деньги незатейливо разворовывались под ноль.

Тут можно вспомнить подпольного миллионера Корейко из «Золотого теленка», организовавшего на паях с местными партийными баями строительство огромного гидроузла «в одной из южных республик». Несколько лет открытки с картинками «великой стройки» продавались по всему СССР на каждом углу, а затем выяснилось, что ничего даже не начиналось, а деньги банально расхищены.

Откланявшись, я поспешил вернуться в гостиницу. Там на трусы пришил карманы-заплаты и спрятал полученные деньги.

А на следующий день местное начальство мне, как научному сотруднику из центра, организовало попутную машину до Байрам-Али и я снова пустился в путь.

Байрам-Али в эту пору был не велик, но озеленен прекрасно, особенно его центр, был уютен, чист, хорошо обеспечен водой. Приятное местечко. Можно сказать — курортное.

Я с удовольствием полюбовался на висящий на улице признак цивилизации, то есть объявление следующего содержания: " Коммунальное отделение байрамалинского РИК предлагает Вам в течении трех дней ликвидировать задолжность за спуск в канализацию дождевых вод". Далее следовали угрозы отключения воды и даже выселения из дома. Прямо чем-то родным повеяло…

Возле объявления толпились люди и активно переругивались. Одни утверждали, что у них не было в пустыне столько дождей на сколько им насчитал РИК, другие с пеной у рта доказывали, что были в длительной командировке, поэтому «дождями не пользовались».

А третьи, блистая эрудицией, и вовсе перекладывали всю ответственность на поэта Пушкина, как на вечного «козла отпущения»:

— Пусть им за воду Пушкин платит!

Еще на меня повеяло здоровым юмором с витрины здешней харчевни, она же столовая профсоюза чабанов: «Эх! Как хорошо у Парижский бариста Абрамянц с Москва».

В вот висящий над одним из зданий стандартный лозунг: «КТО НЕ С НАМИ, ТОГО УНИЧТОЖАЮТ», шуток отчего-то не вызывал.

Воспользовавшись столпотворением народа, я поспешил уяснить для себя парочку животрепещущих вопросов:

— Товарищ! Любезный! — обратился я к одному аборигену, из тех, что выглядел по приличней. — Я, некоторым образом, научный работник из центра. Интересуюсь этнографией. Нет ли у Вас в городе каких-нибудь этнографических диковин?

— Есть! Чем мы хуже других? — ответил туземец, пожелавший поразить приезжего туриста. — И бывшая царская резиденция и старинная крепость. Вон напротив, где коза стоит, у нас дворец культуры, в котором по выходным дают пьесу «Смерть засухе», а налево будет общественная столовая с пальмой в кадке. Опять же санитарный врач у нас герой труда. Из когорты политических каторжан. А Мастурбек Саидаглыевич? Был же дурак дураком, а сейчас секретарь парторганизации! И много еще имеется у нас прочей этнографии. Вон за углом по случаю ремонта уборная закрыта.

— А извиняюсь, какая температура в пустыне и имеются ли там кенгуру? — продолжил я свои вопросы, решив немного приколоться.

— В пустыне жарко. Там много чего есть, глядишь и ваши кенгуру там найдутся! — ответил сметливый абориген. — Я вон сам, своею собственной рукой, как сочувствующий советской власти, убил триста королевских тигров! Мы же хоть и беспартийные, но сочувствие иметь можем!

Познавательно.

И все же самое сильное впечатление произвел на меня не город, а древняя крепость, вплотную подступавшая к нему с севера и как бы приподнявшаяся над ним. На крепостной стене через ровные промежутки повторялись полукруглые, в виде полубашен, выступы. А на флангах находились круглые, совершенно целенькие башни. Всюду — и в башнях и в выщербленных временем стенах цитадели, виднелись щели для стрелков, сквозь бойницы голубело ясное чистое небо.

Старинная крепость, что так гордо вознеслась над городом, все еще была воплощением великой мощи и несокрушимости. Вместе с этим она напоминала бледно-розовый призрак давно минувших времен, призрак, который внезапно возник перед глазами и тут же исчезнет, как мираж пустыни.

Откуда, из какой глубины веков