Девушка, которая строит замки - Евгения Константинова

Ан. Мне было стыдно за свой поступок, но Аня меня потом успокоила. Напряжение было уже на пределе, я боялась не его общества, а неопределенности, боялась, что могу сделать что-то не то и все испортить.

Люди пришли за котенком, фотографию которого увидели на сайте. Я провела их в дом, и, проходя мимо Ани и Мефистофеля, с удивлением услышала, что они о чем-то оживленно разговаривали. Пока мама с девочкой лет десяти рассматривали котенка, мужчина скептически стоял чуть в стороне. Девочка бурно выражала радость, мама ей вторила. Сразу стало понятно, что мужчина здесь слабое звено. Он еще не дал своего окончательного согласия, потому что женщина пару раз кинула на него вопросительный взгляд, показывая котенка. Я была заинтересована, чтобы котенка забрали, но при условии, что он найдет свой настоящий дом.

— У вас в детстве были собаки? — мы стояли с мужчиной бок о бок и наблюдали за его счастливым семейством.

— Откуда вы знаете? — удивился тот.

— Пальцем в небо, — улыбнулась я. — Просто, чтобы разговор начать. Кошки — они другие.

— Чем же?

— Не будет такой безграничной радости и счастья в ее глазах, когда вы будете возвращаться домой. Но если она примет ваш дом, она вместе с этим домом примет и вас. И когда она милостиво позволит вам ее погладить или заберется вам на колени, это будет сродни той же радости собаки.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

— А еще кошки — это уют. Представьте, вечер, стемнело, горит только торшер, в квартире тишина, кто-то уже спит, кто-за занят своими делами, а в кресле спит кошка, свернувшись в клубок. Значит, дома все хорошо.

А еще интересно наблюдать за своим ребенком, который с такой радостью играет со своим новым другом, — добавила я, но мне показалось, что мужчина уже согласился с новым питомцем, поэтому я, решив, что время на передышку закончилось, вышла из комнаты и услышала обрывок разговора:

— … так, она главная и есть! Саша не просто волонтер, приют — ее детище…

«Блин», — я юркнула обратно к счастливому семейству и уже вместе с ним вернулась «официально».

Мефистофель не задавал больше вопросов, просто сказал: «Поехали!». Минут через тридцать мы очутились в каком-то коттеджном поселке и остановились у большого светлого особняка.

Мефистофель попросил меня остаться в машине, мол, ему требуется всего пять минут. Какое-то время я сидела, а потом решила выйти из машины размяться. Был хороший августовский вечер, не было сильного ветра, ни холодно, ни жарко, та приятная тишина уходящего лета. Я услышала приближающийся разговор, именно так. За густой декоративной изгородью не было видно людей, но было слышно два мужских голоса. Один голос принадлежал Мефистофелю, второй я еще не слышала. Мне сразу же захотелось сесть в машину, но я стояла на гравии, и любое движение отчетливо было бы слышно. Тем не менее я стала очень медленно двигаться к машине, но до того момента, как я села, я услышала то, что не следовало.

Выходило, что это его отец. «Странно, тут такой особняк, а останавливается в гостинице» — пришла мне в голову мысль.

Сначала шел тихий-мирный разговор о приюте, Мефистофель интересовался, когда будет реальный снос домов и можно ли один из домов продолжать использовать под приют, его отец отрицал такую возможность, ничем не объясняя, Мефистофель пытался получить объяснения. В какой-то момент его отец сорвался, разговор пошел совершенно не в то русло, а проблемы с приютом отошли на десятый план. Отец обвинял Мефистофеля в том, что тот не ставит интересы семьи и компании на первый план в отличие от его брата, что его интересует только собственный бизнес, а сейчас, мол, под них кто-то копает, то ли конкуренты, то ли со стороны органов, и ему надо определиться с кем он, нельзя усидеть на двух стульях… иначе… иначе вся созданная отцом империя отойдет его брату. Мефистофель выслушивал все это тихо, а потом тихим шипящим голосом, так хорошо мне знакомым, пояснил отцу, что давно привык, что центром вселенной его брат… дальше следовало что-то еще, но я, выйдя из оцепенения, наконец добралась до машины, очень тихо ее открыла и села.

Сразу же появился Мефистофель, спокойный с беспристрастным лицом, но было заметно, как за этим мнимым спокойствием все клокотало: губы были плотно сжаты, скулы ходили ходуном, глаза превратились в узкие щелки. Было понятно, что и с приютом ничего не вышло, но в довершении усугубились проблемы в отношениях Мефистофеля с отцом, и если я была мало в этом виновата, то невольным катализатором все-таки стала.

Не говоря ни слова, Мефистофель завел машину, и она рванула в места. Эмоции, которые его обуревали, проявлялись в плотно сжатых на руле руках. Скорость машины увеличивалась, и разрываясь от желания обратить на этот факт его внимание, и страхом за последующую за этим реакцию, я все больше вжималась в сиденье. На одном из поворотов нас занесло, машина стала неуправляемой, но он справился, съехал с дороги в поле и остановился.

Он выпрыгнул из машины и метался по полю, как дикий разъяренный зверь. Я вышла следом. Было прохладно, чувствовалось приближение осени, я поежилась и плотнее закуталась в ветровку. Мне хотелось сказать ему, что все будет хорошо, но одновременно с этим было понимание, что лезть не надо. Как странно, что, видя переживания других людей, мы им настолько глубоко сопереживаем, что наши беды сразу меркнут.

И вдруг он, пробегая мимо меня, на секунду притормозил:

— Ты как?

— Я то? Нормально, — я положила ему руку на грудь. Я его не держала, но ему в свою очередь было не очень удобно взять и бежать снова по полю. — И все будет хорошо. Я узнавала.

А под моей рукой вздымалась грудь, внутри все клокотало, и это стремилось вырваться, чтобы рвать и метать. И вдруг он схватил меня в охапку и плотно сжал. Это даже объятиями сложно было назвать, это именно — сжать, как лимон, чтоб его выжать. Его руки метались по моей спине, словно я была глиной, и приложив немного усилий, меня можно было растереть в порошок. Его рука наткнулась на мою косу, которую он тут же схватил и так дернул, что голова запрокинулась назад. Я судорожно вдохнула, а он жадно впился губами в шею, и медленно провел рукой по спине от шеи вниз, судя по всему, ногтями, но возбуждение, порожденное болью, следовавшее за его рукой не остановилось вместе с его рукой, а поползло дальше вниз.

Вдруг также неожиданно,