Волки траву не едят - Константин Стогний

В комнату вошла фрау Кордес.

– Всем оставаться на местах. Айнтопф закончился, переходим к десерту! – воскликнула немка.

«Ковбой» и Лавров некоторое время внимательно рассматривали друг друга. На лице журналиста не было и тени испуга.

– Это что же, настоящий пистолет? – наигранно спросил Виктор по-немецки.

– Да. И если что, я не промахнусь, – отозвался немец в одежде из вестерна.

– А я могу застрелить вас из кружки, – сказал Виктор, глядя на чайный сервиз на столе.

– Закрой рот! – опять рявкнул немец.

– Не паясничайте. Это не в ваших интересах, – Марта Кордес властным движением взяла Анабель под локоть и повела ее на кухню. Девушка что-то пролепетала по-испански, но слов было не разобрать.

Охранник Марты – кем, видимо, и был странный немец, – не опуская пистолета, вдруг резко успокоился.

– Интересуетесь чокнутым русским?

– Да, он мой соотечественник. И вообще-то украинец, – ответил Лавров.

Охранник засмеялся.

– Да какая там хрен и редька! Или как там у вас говорят? Здорово его обработали, – сказал он. – Крыша у него совсем набекрень съехала, шарики за ролики закатились. Кукушка кукукнулась!

«Ковбой» говорил то на русском, то на немецком. Где он нахватался русских идиоматических оборотов, было неизвестно. Может быть, из плохого американского кино?

– Хрен редьки не слаще! – поправил Лавров. – Хотелось бы только знать, почему мой земляк «кукукнулся»?

Охранник мрачно посмотрел на украинца.

– Были на то причины. Вы хорошо знали этого Флинта?

– Отлично! Он мне обещал быть свидетелем на свадьбе, – грустно сказал Виктор, продолжая играть глупого европейца-путешественника.

– Перестаньте, мистер Лавров, – в дверях стояла Марта. – Мы прекрасно знаем, что вы – журналист. Слава Всевышнему, есть интернет и вы у себя в стране достаточно известный человек.

– Так что, разве известный человек и журналист не может быть путешественником?

– Вопросы здесь задаю я! – закричал «ковбой» и стукнул по столу кулаком так, что немецкий сервиз зазвенел, играя всеми нотами, какие только мог произвести.

Охранник потряс пистолетом перед носом у Виктора.

– Вы приезжаете из Европы и думаете, что вы очень ловки, воображаете себя большими умниками. Не беспокойтесь! Мы с вами справимся. Не веришь?

– Верю, – испуганно сказал Лавров. – Но я ничего такого не сделал. Я лишь пытаюсь вполне легальным способом отыскать своего сбрендившего соотечественника.

– Меня не интересует, кого ты здесь ищешь! Я хочу знать, что ты здесь делаешь!

– Хорошенькое дело, – крякнув, улыбнулся Виктор. – У меня в армии был начальник, который говорил примерно так же: меня не интересует причина вашего отсутствия, я спрашиваю, почему вас не было.

«Ковбой» вскочил и замахнулся, готовый ударить Виктора пистолетом по голове.

– Шульц! – вовремя крикнула Марта. – Без рук! Им будет кому заняться.

Шульц сел напротив Виктора и перевел дыхание, посмотрев на Марту.

– Уже едут?

– Да. Скоро должны быть.

Немец вдруг резко развернулся к Виктору.

– Говори, что ты здесь вынюхивал, русская свинья!

– Мы с вами уже на «ты»? – удивился Виктор, смотря на пистолет охранника.

– Не заговаривай мне зубы. У тебя есть тридцать секунд, чтобы рассказать всю правду. Время пошло…

Виктор молчал, иронично улыбаясь.

– Прекрати улыбаться! Говори! – заорал Шульц.

– Я ищу своего друга… – опять начал Виктор.

– …Я уже это слышал! Я вижу, ты не понимаешь? – Шульц подошел к Лаврову вплотную и приставил пистолет к виску украинца. – Считаю до трех. Раз… два…

Виктор закрыл глаза.

– …Три!

«Ковбой» спустил курок, и послышался холостой щелчок ударно-спускового механизма. Патрона в патроннике не оказалось. Нацист брал Лаврова на испуг.

Виктор тяжело выдохнул, а Шульц захохотал в голос.

– Страшно?… Страшно, скажи мне? Вижу, что страшно, – фанатик смотрел Виктор в глаза, но украинец разглядывал красивую коллекцию пивных бутылок на полке.

– В глаза мне смотреть! – снова заорал Шульц и схватил Виктора за ворот куртки.

Надо сказать, что выглядело это довольно забавно. Ковбойские сапоги на каблуках тридцать восьмого размера, и дорожные ботинки журналиста сорок шестого. Тщедушная шея из воротника, перевязанная платком, – и широченный «загривок» бывшего спецназовца ГРУ. Такой себе недомерок пытается издеваться над мужчиной, с которым справится не каждый подготовленный спортсмен-единоборец.

Виктор наконец посмотрел Шульцу в глаза.

– Послушай, геноссе, я пришел с миром. Не буди лихо, пока оно тихо. Лучше ответь, куда вы девали Сергея?

У Шульца заходили желваки и затряслись руки от неконтролируемой злобы. К нему подошла Марта.

– Успокойся, Шульц. Сядь, отдохни.

Психопат «ковбой» сел с другой стороны стола, лягая Виктора ногами. Но Виктор делал вид, что не обращает внимания.

– Мистер Лавров, – немка подошла к Виктору вплотную. – Я знаю, что вы – коммунист.

– Я не коммунист… Коммунистическая партия в Украине запрещена.

– Ваш дед коммунист. Потому, что воевал против Германии – этого достаточно, – сухо отрезала Марта. – Так вот, вы – хозяин своего слова. Давайте честно: мы вам скажем, куда отправили вашего Флинта, а вы нам – что вы поняли из того, что увидели в его доме.

– Договорились, – улыбнулся Виктор. – Хотя бы ради ваших синих глаз, фрау Кордес.

– Ваш друг, – спокойно сказала Марта, – у наших друзей арабов. Кстати, сейчас они приедут и за вами.

Виктор был крайне удивлен. Он был готов услышать все, что угодно, но только не это. Журналист отчетливо вспомнил слава из последней статьи Артема Боровина: «Если где-нибудь в любой стране мира произойдет всплеск национализма, можно не сомневаться: наследники Гитлера будут тут как тут и помогут основать новый, Четвертый рейх, еще более опасный, чем третий…»

Так и есть. Эта нечисть связалась с современными террористами.

– Вы работаете на… «Аль-Каиду?! – спросил украинец, глядя прямо в глаза Марты.

Немка пропустила мимо ушей вопрос Виктора, что означало только одно: он попал в цель.

– А теперь вы, мистер Лавров, – сказала Марта. – Как у вас говорят? Уговор дороже денег.

– Хорошо, фрау Кордес, – просто сказал Виктор. – В шкафу много картин, нарисованных акварелью и гуашью. Их объединяет одна надпись по-русски: «Гитлер жив». Правда, писал это человек с поврежденным рассудком.