Моя мишень - Ольга Вечная

— Ради этого стоило ждать так долго, — совершенно искренне сообщаю ему. — Я лет с тринадцати мечтала, чтобы ты стал моим.

— Все получилось. Твой.

Мы совершаем первобытные животные движения, мне хочется чувствовать его внутри себя, но даже в такой момент у него выдержки больше — знаю, что он не будет без защиты.

Мощь и желание, его глаза совсем темные, а толчки резкие. Поздно думаю, что ему бы не помешала разрядка перед тем, чтобы заняться любовью. Ему сложно быть нежным, когда желание бомбит с такой силой.

Я стираю пот с его висков и снова чувствую его пальцы на своем клиторе, а губы на соске. При этом он периодически будто толкается в меня.

— Я сейчас умру.

— Взрывайся, моя девочка, — совсем хрипло. Я снова неизвестное оружие, к которому непонятно как искать подход. Но нашел же. Быстро.

Я кончаю снова, в этот раз сама прижимаю его ладонь к своей промежности, потом переворачиваюсь на бок и сворачиваюсь в комочек, ничего не соображая от ощущений. Он просто уничтожил меня в лучшем смысле этого слова, я такая мокрая, дрожащая, я полностью для него открытая. Он садится на кровати, поспешно раздевается, штаны бросает на пол, не складывает стопочкой. Ему похрену на аккуратность.

Я вижу, как он натягивает презерватив, нетерпеливо смотрю на ловкое действие округленными глазами. У него прекрасный член, который я не так давно целовала. И непременно сделаю это снова, но позже.

Он мягко и осторожно разворачивает меня к себе, укладывая на спину. Бросает взгляд на букеты цветов, которыми завален дальний стол, потом опускается ниже. Глаза полуприкрытые, возбужденные, цвета пепла в свете тусклого ночника. Обманчивое впечатление, пепел остается после пожара. Сейчас же огонь не потушен, стихия в самом своем разгаре и великолепии, скручивает от нетерпения нутро, жжет кожу, он сдерживает ее силой воли. Еще немного — и отпустит на волю…

А я способна думать только о том, что хочу дать этому мужчине все, что ему требуется.

Он нависает сверху, смотрит на меня. Мы секунду медлим, а потом он наклоняется и целует. Нежно и медленно, ему очень вкусно, он тонет в собственной агонии, и я тону вместе с ним. Ведет пальцами по моим рукам, затем между грудей к пупку. Срывается на дрожь. Сначала думала, что показалось, но нет, это снова повторяется.

Я обнимаю его и поглаживаю по затылку, поощряя.

Он проводит пальцами там, где самое чувствительное место, расправляет влажные складочки. Я чувствую, как он упирается головкой между моих ног. Опускает лицо, утыкаясь мне в шею. Эмоции долбят барабанным маршем, мое тело пульсирует, а внутри так сладко. И хочется. Быть его, быть с ним. Чтобы любил, трахал, как ему нравится, потому что, клянусь, ни одна женщина никогда не хотела его так, как я сейчас.

Он делает толчок, входя на сантиметр, совершает круговые движения. Это ужасно приятно.

— Свела с ума, — шепчет неразборчиво.

— Я тебя люблю, — отвечаю ему сорванным голосом.

Он совершает глубокий резкий толчок, я откидываю голову и замираю. Появившаяся молниеносная белая вспышка перед глазами уничтожает удовольствие мгновенно. Оно меркнет, исчезает, а я проваливаюсь в пустоту. Я чувствую одну только боль. Адскую, невыносимую. Мне кажется, меня режут огромным ножом, разрывают пополам. Боли так много, она начинается внизу живота, такая же страшная по силе, как недавний обескураживающий экстаз. Она проносится по телу, расходится стрелами, достигая каждой клетки, превращая мой мир в пытку. В голове перемыкает. Боль, страх, дикий ужас. Я вижу скальпель и белый свет.

И я кричу. Потому что вынести это было невозможно. Все эти операции… месяцами просыпаться с болью и засыпать с нею, жить в больничной палате. Этот запах. А после очередной операции — которая без цели, которая была ни к чему, — я хотела умереть. Проснулась под плитой. Неподъемная плита будто бы лежала на моей груди. Да так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Гребаные сиськи. Увеличили на два размера, но приподнять этот груз оказалось физически невозможно даже для крохотного вздоха. Я пришла в себя и не могла дышать! Будто меня погребли под грудой камней, я лежала, плакала, тихонько скулила и пищала от страха, неспособная сделать и полувздоха. И боль. Резали же грудь, а боль везде, рукой не пошевелить, даже пальцем.

И вот она меня настигла, поглотила полностью. И снова будто плита сверху. Не пробить, не сдвинуть. Я собираю все силы, что во мне остались, и отчаянно отталкиваю ее ладонями. Я не хочу! Хватит!

Плита тяжелая, она меня задавит. Целое мгновение я не могу ее оттолкнуть, понимая, что еще чуть-чуть и я… просто погибну. В следующую секунду сознание отключается, я проваливаюсь в темноту, не представляя, очнусь ли когда-нибудь.

Много крови. Я встречался с девочкой — курсе, кажется, на втором. Ей тоже было больно, но не так, она просто сжалась на несколько мгновений, а потом мы пошли пить чай. А через неделю, когда мне снова дали увольнительную, все было уже хорошо. И крови пролилось… буквально пара капель. Сейчас же какой-то кошмар. Рита просто отключилась, мне показалось, я умер в этот момент.

Слава Богу, быстро пришла в себя. Глядит испуганно, я бы притащил нашатырь, но фиг пойми, где его искать здесь. Поэтому просто стакан воды. Пьет быстрыми частыми глотками до самого донышка.

— Живая? — заглядываю в ее глаза, пытаюсь понять по состоянию зрачков хоть что-нибудь. — Ты зачем меня так пугаешь? Мне ни разу в жизни так страшно не было.

Рита кивает несколько раз, подтягивает к груди колени, затем — одеяло до самой шеи. Я быстро надеваю штаны, сам гадаю, как себя вести. Стоит извиниться, наверное. Что голову потерял, надышался ее удовольствием, насмотрелся на лихорадочный блеск глаз. Так хорошо было. Слишком хорошо, тепло, как в Раю из той книжки, что зубрили наизусть в кадетском, разомлел. Я просто… никогда ничего подобного не испытывал.

— Спасателей не надо вызывать, — говорит она, силясь улыбнуться. Бледная, ни кровинки на лице. Зато простыни уже не отстирать. — Ну почему я такая проблемная?! — закрывает лицо руками и безутешно качает головой, а потом начинает рыдать. Навзрыд. Ну что ж такое-то. Знал бы заранее, то… стоп. Что бы я сделал? Слился раньше? Чтобы кто-то другой ее вот так? Неосознанно напрягаюсь, как перед броском. Я залижу все ее раны, она будет улыбаться мне. Много. Все время. Светлые Ёжики должны жить долго и счастливо.

Все эти слезы, истерики, — конечно, слишком для меня. Хочется сделать что-нибудь, чтобы прекратить это немедленно. Только вот что? Мешкаю пару секунд, борясь с навязчивым желанием свалить отсюда куда подальше, в тишину и спокойное одиночество, чтобы в душу не лезли, но офицеры так, конечно, никогда не поступят. Правда, я не уверен, хочет ли она меня видеть и, тем более, стерпит ли, если я к ней прикоснусь, но пусть скажет об этом сама. Осторожно сажусь на край дивана, обнимаю и притягиваю к себе.

— Как ты себя чувствуешь? — я немного ее покачиваю. — Если я что-то сделал не так, ты скажи, не бойся. Я не специально.