Ave Caesar! Дело о римской монете - Артур Крупенин

– Me Hercule![2]– воскликнул профессор, едва взглянув на ксерокопию древней монеты, изображающей самый первый из подвигов мифического силача. – А вас, голубчик, часом не разыгрывают?

В ответ Стольцев подробно изложил скорбные обстоятельства, благодаря которым впервые ознакомился с отпечатком.

– О, это много объясняет.

– Например?

– Например, отчего вы все последние дни ходили с таким лицом.

– Ну и какое же у меня было лицо?

– Примерно такое же, как у Ахилла в восемнадцатой песне…

Нужно было ориентироваться в гомеровском эпосе как минимум не хуже Стольцева, чтобы сразу догадаться, что речь идет о фрагменте, посвященном безутешному горю влюбчивого воина, крайне тяжело переживавшего смерть Патрокла, с которым его связывали далеко не братские отношения.

Буре снова уткнулся в фотографию. После нескольких минут пристального изучения снимка он начал теребить свою бородку – верный признак легкого волнения.

– А знаете, дорогой мой, у меня есть на сей счет одно соображеньице. Давайте представим, что это вовсе не древняя монета, а лишь стилизация под римскую символику.

Глеб кивнул, предлагая профессору поподробнее изложить свою точку зрения. Она, как всегда, оказалась оригинальной. Будучи Wolgadeutsche, то бишь поволжским немцем, Буре прекрасно владел языком исторической родины и досконально знал историю и культуру Германии. Все это позволило ему сделать совершенно неожиданное предположение. Еще раз почесав бороду, профессор пустился в объяснения.

– Вы помните слово mundium?

Глеб снова кивнул. Да, он встречал этот термин, использовавшийся в древнегерманских законах, хотя и смутно помнил его значение. Но поскольку слово, будучи латинским по форме, по сути оставалось немецким, Глеб его в свои рассуждения насчет монеты ни за что не включил бы, даже если бы оно пришло ему в голову.

– Mundium, – продолжал Буре, – это латинизированная форма древнегерманского munt, то есть «рука» или «защита». В древнегерманском праве так обозначали охранительную силу или опеку. Например, по этому закону лицо, попавшее под опеку патрона, утрачивало право распоряжаться своим имуществом. Позднее слово mundium приобрело более широкое значение и стало синонимом королевского покровительства. В конце Средних веков термин вообще исчез из языка, но затем неожиданно всплыл с приходом к власти нацистов.

Глеб на минуту задумался над аргументами профессора. Что правда, то правда. Фашисты считали себя наследниками и правопреемниками Священной Римской империи германской нации или, попросту говоря, Первого рейха, просуществовавшего на территории Центральной Европы без малого тысячу лет. А поскольку функции защиты государственных интересов при нацистах перешли к СС и прочим силовикам, было бы логично предположить, что они же присвоили как само слово mundium, так и связанную с ним символику.

– И как тогда, по-вашему, выглядела надпись?

Буре близоруко взглянул на него поверх очков.

– Как выглядела надпись, сказать не могу, а вот на чем она была сделана, могу предположить.

– И на чем же?

– Думаю, если эксперты проштудируют каталоги холодного оружия времен Третьего рейха, они, скорее всего, найдут то, что ищут.

Борис Михайлович снова почесал бородку, а Глеб подумал, что не зря поделился с другом информацией, вопреки наставлениям капитана. Надо сообщить Лучко.

* * *

Выслушав версию Буре, которую Глебу по понятным причинам пришлось выдать за свою, капитан оживился и тут же предложил вместе съездить к специалисту по холодному оружию. Вот и пригодился коллекционер Гурин.

Вечером после работы Глеб вместе с капитаном отправился на Мясницкую. Гурина на месте не оказалось – он через помощника передал, что появится через четверть часа, а пока вежливый молодой человек проводил Глеба с Лучко в огромную комнату, больше похожую на оружейный зал рыцарского замка. Глеб решил воспользоваться образовавшейся паузой для осмотра коллекции.

Все стены были увешаны холодным оружием. Большинство образцов Глебу оказались знакомы – он без труда распознал молот, булаву, кистень, пернач и шестопер. Но были и такие экспонаты, которые даже для него оказались в новинку. Особенно поражал разнообразием стенд, где в самом центре на бархатной подставке поблескивал невероятной красоты кинжал с рукоятью, усыпанной каменьями.

Глебу, окрыленному словами Пантелеева и собственными успехами на последнем сеансе у Бестужевой, нестерпимо захотелось прикоснуться к этому оружию рукой. И не просто прикоснуться, а увидеть его историю. Он оглянулся на Лучко – тот разговаривал по телефону в другом углу зала. Глеб зажмурился и положил ладонь на рукоять…

* * *

К действительности его вернул приход Гурина. Хозяин экспозиции оказался приземистым крепышом при бороде и усах. Длинные волосы были гладко зачесаны назад а‑ля русич. Коллекционер представился Михаилом Ивановичем и энергично протянул руку. Глебу пришлось ответить на приветствие. Рукопожатие коллекционера было под стать экспонатам – стальным и холодным. И, слава богу, коротким.

Лучко предъявил Гурину фото, подробно рассказал об обстоятельствах дела и изложил версию, связанную с нацистами. Гурин взглянул на фото, хмыкнул и куда-то удалился. Он вернулся с огромной коробкой в руках.

– На стенды со средневековым, а тем более с античным оружием можете даже не смотреть, – посоветовал он Лучко, который продолжал крутить головой. – Это совсем не то, что вы ищете.

– Так что же мы тогда ищем?

Гурин загадочно улыбнулся:

– Не торопитесь. Всему свое время. – Он уютно устроился в смахивающем на королевский трон огромном кресле с высокой спинкой. – В тысяча девятьсот девятнадцатом году в письме губернатору Северной Каролины капитан американского судна «Гэллант» Джек Питерсон рассказал о драке в Марсельском порту, в которой были убиты два его матроса. Капитан был настолько поражен эффективностью оружия французских моряков, что предложил губернатору подобным образом вооружать и сходящие на берег американские экипажи. По словам капитана, коварная французская придумка выглядела как три спаянных вместе латунных кольца с упором для ладони. Капитан назвал ее brass knuckles – «латунные костяшки». Этот термин используется в английском и по сей день. Мы же по-русски называем это кастетом, что происходит от французского casse-tête и буквально означает «головоломка».

Стольцев знал этимологию слова и сейчас про себя улыбнулся, вспомнив, что сами французы, несправедливо возводя историческую напраслину, называют кастет coup de poing américain, что переводится как «американский удар кулаком». Какая несправедливость! Узнай об этом матросы капитана Питерсона, честно бившиеся голыми руками, они бы перевернулись в гробах.

Оружейник развернул коробку к гостям. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в ней десятка два выдвижных ящичков, из которых Михаил Иванович стал по очереди извлекать кастеты самых различных конструкций. На двух из них красовалась эмблема СС. Гурин взял в руки самый массивный кастет и приложил к снимку, сделанному в масштабе один к одному.