Дядя Фред весенней порой - Пелам Вудхаус

– Уж придумаю. Наверное, он у себя?

– Возможно.

– Тогда я к нему зайду, спрошу о здоровье. Тут доверься мне. Ты вступишь в игру после обеда. Час «Х» – в 21.30.

Увидев Бакстера, граф сразу понял, что тот очень изменился. Как у Наполеона, у секретаря слабым местом был желудок. К вечеру стало полегче, но сейчас мысли о свинье снова все разбередили. Когда вошел лорд Икенхем, восемнадцать диких кошек уже как следует вгрызлись в его утробу. Поэтому он и не улыбнулся гостю. Как улыбнешься, если надо тащить Императрицу из ванной?

– Да? – спросил он сквозь зубы, переставая массировать жилет.

Лорд Икенхем ничуть не обиделся. У него хватало приветливости на двоих.

– Как здоровье? – спросил он. – Вы, наверное, думали, что ж это я не захожу, но столько дел, столько дел! То одно, то другое… Так как же здоровье? Живот схватило? Нехорошо, нехорошо. Все сокрушались о вас, я – первый.

– Обойдусь.

– Нет, что вы! Без жалости никто не обойдется, даже самый смиренный. Но я ею не ограничусь. Вот лекарство. – Он вынул таблетку. – Положите в воду, и как рукой!

Бакстер замялся, он не верил в жалость. Но вдруг он повеселел. Нет, он не думал, что герцог добр, – мало того, он думал, что герцог не узнает доброты, если ее подать на блюдечке, – но предполагал, что теперь, после такой услуги, тот не выгонит его из-за какого-то бала. Значит, шантажировать нечем.

– Спасибо, – сказал он. – Все понятно. Хотите меня обмануть…

Лорд Икенхем огорчился:

– Как вы подозрительны, Бакстер! Доверяйте людям.

– Вам что-то нужно.

– Только ваше здоровье.

– Хотите проверить, велика ли ваша власть?

– Какой слог!

– Нет, не велика. Все изменилось. Я оказал герцогу большую услугу, и он меня не уволит. Так что я вас выдам. Ык!

Лорд Икенхем посмотрел на него с сочувствием:

– Дорогой мой, вы страдаете. Примите таблетку, а?

– Вон!

– Как рукой…

– Во-о-он!

Граф вздохнул.

– Что ж, я уйду, если хотите, – сказал он и столкнулся в дверях с лордом Бошемом.

– Привет! – сказал Бошем. – Привет-привет-привет! Пип-пип.

Говорил он с чувством. Ему не понравилось, что злодей – у Бакстера. Детективы он знал не хуже брата, а потому помнил, что бывает, когда злодей зайдет к кому-нибудь. Вроде бы просто заглянул, а на самом деле принес кобру. Сам попрощается, а старая добрая змея сидит за гардиной.

– Привет! – закончил он. – Ничего не нужно?

– Да вот, ждем обеда, – отвечал граф.

– А? Сейчас позвонят.

Граф вышел.

– Что ему понадобилось? – продолжал Бошем. Бакстер вместо ответа бил себя в грудь, как гость на свадьбе[26].

– Не знаю, – сказал он, когда приступ утих. – Я его выгнал. Принес какую-то гадость. Положил в стакан. А на самом деле, я думаю, хотел умаслить.

– Зачем? – удивился Бошем. – Вы же не можете его выдать.

– Могу.

– Как это?

– Ык!

– Вам плохо?

– О-о-ы!

– Я бы на вашем месте это принял. Одно дело – что он злодей, другое дело – таблетка. Пейте, чего там! Пип-пип. Ну, чик-чирик.

Скрючившись от боли, Бакстер поднял стакан и выпил, хотя чирикать не стал. А уж потом, при всем желании, он и не смог бы.

Внизу, в холле, дворецкий стоял у гонга, держа палку наготове. Леди Констанс заметила его, но любоваться им не могла, ибо к ней на всех парах несся ее племянник. Добежав, он схватил ее за руку и потащил в нишу.

– Джордж! – воскликнула она, хотя давно не удивлялась странностям своих племянников и племянниц.

– Да, да. Что случилось!!!

– Ты напился?

– Конечно, нет. Я испугался. Слушай, ты помнишь этих мошенников? Так вот, главный мошенник усыпил Бакстера.

– Что?

– Усыпил! Дал таблетку. Значит, они приступают к действиям. Ах ты, обед! Идем. Ничего, сразу после обеда беру ружье. Что же это такое? Распоряжаются, как у себя дома! Хорошенькое дело! Ну, я им покажу!

В двадцать минут десятого, пообедав в своей спальне, герцог ждал кофе и ликера. Он был сыт, он умел поесть, но душевный мир, столь связанный с сытостью, все не приходил. С каждой минутой он волновался сильнее. Нерадивость Руперта Бакстера вызывала в нем то же чувство, какое вызвала в жрецах Ваала[27] нерадивость их божества. Деятельный секретарь, сжимавший в это время виски, чтобы голова совсем не раскололась, очень огорчился бы, если бы узнал, что думает о нем хозяин.

Когда дверь открылась и вошел Бидж с подносом, герцог немного оживился, но лишь на мгновение – дворецкий был не один. Чего-чего, а посетителей страдалец не ждал.

– Добрый вечер, – сказал лорд Икенхем. – Не уделите ли минутку?

Нет, мы не подумаем, что граф пал жертвой угрызений. Просто он не очень доверял Мартышке. Велишь молодому человеку петь про Лох-Ломонд, а он забудет слова или мелодию. Вот почему еще за обедом великодушный пэр решил прямо воззвать к лучшим чувствам, а не выйдет – опять прибегнуть к таблетке. Бокал бренди, стоявший на подносе, как раз подошел бы.

– Я насчет денег, – продолжал граф, – которые вы сегодня выиграли.

Герцог осторожно заурчал.

– Плум очень расстроен.

Герцог поурчал еще, но в другой тональности – сердито, и графу показалось, что из ванной послышалось эхо. Видимо, шутки акустики.

– Да, расстроен. Понимаете, это не его деньги.

Герцог повеселел:

– А? Что такое? Украл?

– Нет, что вы! Он исключительно честен. Отложил для дочери, на свадьбу. А теперь их нет!..

– Чего ж вы от меня хотите?

– Чтоб вы их вернули.

– Вернул?

– Конечно. Какой благородный, великодушный, трогательный поступок!

– Нет. Идиотский, – поправил его герцог. – Вернул, вы подумайте! В жизни не слышал такой чепухи.

– Вспомните, он расстроен.

– Ну и пусть.

Граф догадался, что взывать к лучшим чувствам нельзя, если их нет; и задумчиво вынул таблетку из жилетного кармана.

– Очень жаль, что его дочь не сможет выйти замуж.