Дядя Фред весенней порой - Пелам Вудхаус

– А где она?

– Кажется, пошла в Маркет-Бландинг.

– Что ей там делать?

– Сам не знаю. Сижу тут, курю, она выходит в шляпке и говорит: «Иду на станцию».

– Пойди за ней, отнеси добрую весть.

Это Мартышке не понравилось.

– Четыре мили туда-сюда, – напомнил он.

– Ты молод и крепок.

– А почему бы тебе не пойти?

– У старости есть привилегии. Лучше я вздремну. Ничего нет приятней, чем вздремнуть у камина, в сельском доме. Что ж, дорогой мой, иди.

Мартышка пошел, хотя и без особого пыла. Лорд Икенхем направился к себе. Огонь был ярким, кресло – мягким, мысль о том, что племянник одолевает четыре мили, почему-то приятно убаюкивала; и вскоре тишину спальни нарушил легкий посвист.

Однако счастье быстротечно. Немного поспишь, немного подремлешь – и пожалуйста, трясут за плечо.

Лорд Икенхем выпрямился и увидел, что трясет его Хорес Давенпорт.

По учтивости своей, граф немедленно встал. Нельзя сказать, что он был доволен – чувствовал он ровно то же самое, что чувствует героиня пантомимы, когда на нее, изрыгая пламя, кинется король бесов, – но чувств не выдал.

– Добрый вечер, добрый вечер! – поздоровался он. – Мистер Давенпорт, я не ошибся? Очень рад. Однако что мы здесь делаем? Я прописал отдых у моря. Наши планы изменились?

Хорес поднял руку. Он так дрожал, словно проглотил небольшую машину.

– Почему «наши»? – воскликнул он. – Почему «мы»? Не могу!

– Простите, простите, – согласился граф. – Профессиональная привычка. Успокаивает, знаете ли. Многим пациентам нравится.

– К чертовой матери!

Явная горечь этих слов насторожила лорда Икенхема.

– Простите?

– Не прощу. Нет, так разыграть! Я все знаю.

– Да?

– Да. Вы не Глоссоп.

Лорд Икенхем поднял брови:

– Я вижу, мы взволнованы.

– Хватит. Вы – дядя моей невесты.

Лорд Икенхем умел принимать неизбежное. Быть может, он ему не радовался, но принимать – принимал.

– Вы правы, – согласился он. – Я – дядя Валерии.

– А это – Мартышка и Полли Плум. Я не сошел с ума!

– С чем вас и поздравляю. Да, мы не очень хорошо поступили, но выхода не было. Это не прихоть. Мы надеялись, что Полли очарует герцога. Вы же знаете, какой он сноб. Рикки не может представить ему девушку сомнительного происхождения, а уж сомнительней Пудинга и не придумаешь. Вам сказать мы не могли. Вы слишком чисты и открыты для таких козней.

– Я думал, – удивился Хорес, – она с ним поссорилась.

– Ничуть. После бала он немного сердился, но она его успокоила.

– Почему же он хочет меня убить?

– Он не хочет.

– Хочет.

– Вы спутали.

– Нет, не спутал. Он только что приехал на моей машине, прямо на хвосте, и обещал разорвать меня в клочья.

– На хвосте?

– Да. Я выхожу, а он слезает с багажника и кидается на меня.

– Видимо, я чего-то не знаю, – огорчился граф. – Расскажите пообстоятельней. Это очень интересно.

Хорес впервые улыбнулся:

– Да уж, интересней некуда! Одно слово, влипли. «Проклятье пало на меня», как говорила дева из Шалота[22]. То есть на вас.

Лорд Икенхем не все понял.

– Дорогой мой, ваша речь темна. «Да» – «да», «нет» – «нет»[23], вот как надо рассказывать. А то сивилла какая-то!

– Хорошо, скажу прямо. Завтра приедет Валерия.

Этого лорд Икенхем не ждал и, хотя умел встречать удары судьбы, на минуту растерялся, даже усы повисли.

– Валерия?

– Я знал, что вы расстроитесь.

– Что вы! Всегда рад любимой племяннице. Значит, вы с ней виделись?

Хорес смягчился. Конечно, простить он не простил, но выдержкой восхитился. Железный человек!

– Я ее встретил в ресторане. Пошел напиться. Помните, вы советовали?

– Как же, как же.

– Вы рекомендовали напиток «Царица мая».

– Верно. Незаменимо, когда пьешь с горя. И как, понравилось?

– Трудно сказать. Штука специфическая. Взлетишь к небесам, паришь, синие птицы щебечут как бешеные, и вдруг – хлоп! – сплошная гадость. Все темнеет, трудно дышать, исчезает надежда…

– Поразительно! Я не заходил так далеко. Мое правило – одна пинта.

– Когда началась вторая фаза, появилась Валерия с какой-то дамой, напоминающей мопса. Они присели к столу. Я оказался там же. Начал рассказывать о себе…

– Вероятно, даму это развлекло.

– В высшей степени. Хорошая тетка, между прочим, она все и уладила. Валерия была холодновата, просила убрать локоть с ее колен, но эта прекрасная тетка быстро с ней справилась. Она рассказала нам свою печальную повесть.

– А вы – свою?

– Естественно. Ваша «Царица» снимает все запреты. Что ж, откровенность за откровенность, решила тетка. Оказывается, давным-давно она любила одного типа. Они поссорились. Он уехал в Малайзию или что-то в этом роде и женился на вдове плантатора. Через много лет ей – тетке, не вдове – принесли букетик белых фиалок и записку: «Мы могли быть счастливы».

– Трогательно.

– Еще как! Я плакал и рыдал. Тут она сказала Валерии, что милости мы просим[24] и молитва нас учит милости. Эффект был поразительный. Валерия зарыдала. Мы кинулись друг к другу.

– Так, так. А потом?

– Я плакал, Валерия плакала, заплакала и тетка. Лакей попросил нас выйти. Мы поехали ко мне и съели яичницу с беконом. Когда я ее раскладывал, я вспомнил, что не имею права жениться, потому что я душевнобольной, и сказал Валерии. Тут все и выяснилось.

– Ага, ага…

– Тетка хорошо знала Глоссопа, он лечил ее двоюродного брата, и я понял из ее рассказов, что это не вы. Значит, вы – это вы.

– Безупречно!

– Когда я гадал, в чем тут дело, Валерия фыркнула и сказала, что вы затеяли какую-то очередную пакость и хотите меня убрать. Очень умная девушка.

– Да, слишком.

– Сегодня утром она поехала в Икенхем, посмотреть, там ли вы. Потом она приедет сюда и разоблачит вас. А я решил приехать раньше. Понимаете, мы помирились, но она немножко беспокоится из-за Полли.