Ниточка судьбы - Елена Гонцова

— Ты откуда? — спросила Марта Вениаминовна, как будто на мгновение увидела дочь.

— Из центра Москвы. Я теперь на связи. И ты всегда сможешь меня обнаружить.

— Слава богу, — ответила мать. — Это должно было когда-нибудь случиться. Когда ты приедешь?

— Может быть, послезавтра. Но я еще не решила. Не все зависит от меня.

— Все зависит только от тебя, — возразила Марта Вениаминовна. — Не придумывай. Совсем от рук отбилась! Говори по существу, это же очень дорого. Значит, послезавтра?

— Через пару дней, — умиротворенно произнесла Вера, мысленно оказавшись то ли в Твери, то ли в Высоком Городке. — Целую тебя и папу. Деду я позвоню отдельно.

— Не балуйся, — ласково сказала мать. — Я ему сейчас же позвоню сама. И предупрежу. Чтобы у тебя прибавилось семейной ответственности. В остальном, надеюсь, все в порядке?

— Почти, — ответила Вера. — Надо еще добраться до жилища. Я ведь на чужбине. По дому жутко скучаю. По тебе, по папочке. Сейчас зареву.

— Не горюй, — засмеялась женщина. — Ни словечка не скажешь серьезно. В кого ты такая уродилась? Я думала об этом. Ты в прапрабабушку.

— Я это всегда знала, мамочка. Но я хочу знать о ней намного больше. Это возможно?

— Не знаю. Тут есть один секрет. Но много будешь знать — скоро состаришься.

— Обидно, — вздохнула Вера, — но я потерплю.

— Потерпи. А я собиралась звонить тебе сегодня.

— Зачем?

— Ну вот и говори с тобой. Затем, что я твоя мать!

— Затем, что ты самая лучшая мама в мире. Целую тебя, родная, скоро увидимся. У меня завтра выступление.

— Довыступаешься, — предостерегла Марта Вениаминовна. — Отдыхать надо больше. Ты не слишком похудела?

— Нет, это я, твой шкелет. Я постоянна.

— Потому надеюсь, что ты послезавтра приедешь. Тебя надо немного подкормить.

Разговор с матерью из синих московских сумерек показался Вере совершенно необыкновенным, как странная музыкальная пьеса. Она впервые говорила с матерью таким образом. Как-то на ходу, но по-взрослому основательно.

«Обезьяны не обязаны, — вспомнила она слова матери. — Но ты же только в музыке обезьяна, наш маленький импровизатор, зверек. А в натуральную величину ты совсем другое. Помни об этом всегда».

Вот об этом Вера и размышляла по дороге на улицу Гончарова, в свою «обломовку», как ее называл все тот же остроумный Осетров, так кстати подаривший ей эти глаза и уши — смешной и веселый мобильный телефон.

Мелькнула хулиганская мысль — позвонить капитану Кравцову. Просто так. Но Вера тут же решила, что участковый интерпретирует этот звонок по-своему. Примет какие-нибудь адекватные меры. Например, без промедления явится к ней. Эта мысль обрадовала девушку. Скорее всего, он что-то делал все эти дни. Для нее… «Проводил комплекс мероприятий». Хотя вряд ли. У него миллион забот. Кто она такая, чтобы в этот вечер тревожить симпатичного «шерифа»? Тем более хотелось позвонить и со стороны заглянуть в его странный мир. Но было страшно.

Вера мгновенно убедила себя, что капитан раскинул прочную паутину вокруг ее персоны. Она даже присмотрелась, не наблюдает ли кто за ней. Как он может выглядеть, этот наблюдатель? Наверное, это какая-нибудь молодая женщина, немного похожая на Веру, чтобы легко угадывать и предвосхищать всяческие телодвижения капризной молодой пианистки.

В процессе этих размышлений Вера испытала резкое недовольство то ли собой, то ли ситуацией, в которую попала. А недовольство сменилось туманной благодарностью Кравцову, словно бы он располагался где-то рядом.

«Ты идешь по самому центру Москвы, — говорила Стрешнева себе. — Но вполне равнодушна к этому. Ну что ж, один из самых больших и странных городов странного мира. В нем много всяческой пены. В нем почти незаметна его история. С тонкими слоями этой истории ты имеешь дело. С обломками усадебной культуры, с островами другой России, о которой никто практически ничего не знает. Это закон течения времени. Ты не ведаешь даже очень простых вещей: кем ты была совсем недавно, до известных событий. До пробуждения, назовем это так. К тому же ты еще не совсем проснулась».

Из кафе, мимо которого Вера сейчас проходила, звучала плачевная, полуностальгическая песня Стинга «Англичанин в Нью-Йорке». Ничего не изменилось бы, называйся эта странная баллада «Американец в Лондоне» или «Испанец в Иерусалиме». Ни в чем не повинная музыка тащила на себе словесный скарб, географически ориентированный на Запад. И больше ничего. «Осиянный и неприблатненный», как насмешливо называл этого певца и музыканта питерский приятель Веры.

Может, позвонить в Питер? Да с чего она взяла, что ее везде ждут? Беспрецедентная наглость. Кто же ее приучил к этой странной прямоте? Вы не ждали нас, а мы приперлись. О как же вам повезло!

Вера никуда не стала больше звонить. Одновременно она перестала себя осуждать. Ведь в той же самой мере в ее мир лез всякий встречный и поперечный, не задумываясь, нужен он или нет.

«Клевая герла», — услышала она.

«Ага! Но какая худая! Наверно, скоро сдохнет».

Группа подростков, человек десять, на ходу обсуждала всех сверстников, попадавшихся навстречу. У каждого из них было по банке «Ярпива». И лидера среди них, как заметила Вера, не было. Все они составляли одну растянутую хаотическую массу.

Конечно, то, что Стрешнева услышала, относилось не к ней, а к другой девчонке. Но эта картинка оказалась отличной иллюстрацией всего, что она только что думала. Всякий встречный и поперечный мог внедриться в ее разрыхленное сознание. Походя, без причины, по ее собственной воле.

«Наверно, скоро сдохнет», — слишком больно царапнуло Веру. Смерть, наконец, бывает разной. Не обязательно физической. Но оттого не менее мучительной.

«Какие-то невероятно гигантские темы лезут тебе в голову, голубушка, — сказала она себе, — пора это прекращать. От этого если не худеют, так радикально толстеют».

Попытки связать множество разрозненных вещей в единое целое приводили только к ненужной взвинченности. А, судя по всему, за последнее время произошло намного больше того, что сейчас ей было доступно. К тому же недоступно было практически все.

В «обломовку» на Гончарова ехать не хотелось. Но это было необходимо. И странная раздвоенность внезапно обрадовала Веру. Она словно бы попала в свою стихию, о которой слишком часто забывала.

Москва, как призрачный дубликат великого мирового города, растворилась, превратившись в уютное собрание исторических переулков, особняков, парков и двориков.

Вера собралась было зайти в попутное кафе, чтобы перекусить. Остановило ее физически ощутимое предчувствие какого-то разговора, сейчас ей совершенно ненужного. Казалось, что кто-то настороженно ждет возможности заговорить с ней.

Поэтому на Новом Арбате она купила превосходных кофейных зерен, пачку зеленого чая с жасмином и, наугад, одну из коробок конфет фабрики «Красный Октябрь» из уважения к знаменитой марке фортепьяно, на котором в детстве училась играть.