Зубы настежь - Юрий Никитин

– Пошел вон, дерьмо серое!..

Вожак слегка сгорбился, поджал хвост и пошел быстрее. Моипальцы соскользнули с рукояти ножа. Конь храпнул свободнее, прибавил шаг, и мывсе трое помчались навстречу утренней заре, а волки серыми холмиками двигалисьпо густой траве, и казалось, что по зеленому морю в самом деле плывут серыекомья этого самого серого, уже подсохшего.

Единорог несся как пущенная гигантской катапультой глыба.Рядом скользил как темное облачко волк, а мне чудилось, что все мы летим низконад землей. Внизу под конским брюхом земля сперва мелькала как пестрое полотно,потом превратилось в нечто слегка подрагивающее как студень, а мы все троенеслись в этом призрачном нереальном мире, когда возникающий на горизонте лесчерез несколько мгновений обтекал нас со всех сторон, горы быстро укрупнялись ипроплывали как корабли с высокими трубами по обе стороны.

Первым сдался ворон, я ощутил толчок в плечо, в перевязьвонзило когти хрипящее, задыхающееся, опустилось как тесто, вжимаясь в плечо,чтобы ветром не сбросило, прокаркало:

– Мой лорд... Мне чуется... тебе пора изволить...

Я прокричал через встречный ветер:

– Чего изволить?

– Потрапезовать... Дав и твоему благородномуроголобу... или роголобцу.

– Ага, – крикнул я. – А ты пристроишься такуж, вынужденно?

– А что мне одному остается?

Единорог начал замедлять бег, когда на горизонте возникланебольшая роща, а через несколько мгновений мы уже въезжали под сень высокихраскидистых деревьев. С высоты седла я углядел ручей, а волк первым плюхнулсяна бережок, долго и шумно лакал.

Ворон перелетел на самую низкую ветку, та наклонилась ещениже, угрожающе потрескивала, а он свесил голову и всматривался в траву:

– А чем бы нам отобедать?.. Кузнечики всякие скачут...их пусть волк ловит и ест, он и с ними вряд ли справится... а нам с лордомчего-нибудь бы посущественнее... Эй ты, серость лесная! Ты бы сбегал олешка задрал!

Волк лакал, не отрываясь еще долго, а когда вскинул голову,в желтых глазах была ярость:

– Я олешка задеру... Но если ты, пернатое, приблизишьсяк нему, тебе и кузнечиков жрать больше не придется!

Ворон каркнул обидчиво:

– Уж и пошутить низзя!.. У тебя, серость, только однаизвилина, да и та снаружи.

– Сердце, – прорычал волк. – Главное –сердце! Благородное сердце ведет и зовет, а всякие там извилины только вуслужении.

Единорог уже вломился в заросли, мощная пасть заглатываласочные листья вместе с ветками. Стоял хруст, птичьи крики, хруст яичнойскорлупы, треск орехов. Я прошелся по поляне, выбирая для костра место, вытащилкремень и огниво.

От первого же удара искры посыпались как из-под точильногостанка. На земле вспыхнули мелкие короткие дымки, сразу в трех местахзатрепетали крохотные язычки огня. Спохватившись, что не собрал сухой травы,щепок и веточек, я бросился вслед за единорогом, собрал сушняку, а когданаконец вернулся, огоньки терпеливо горели все там же на голой земле, а получивподкормку, которую уже и не ждали, вгрызлись в ветки как молодые щенята всладкие кости, зарычали, пошли расщелкивать с азартом.

Волк вернулся не скоро, мы успели соорудить рогатины длявертела. Потом сдирали кожу, пластали мясо, вынимали кости, все это называлосьстранным словом «свежевали», потом долго и старательно жарили.

Несмотря на все ухищрения, мясо получилось жестковатым. Какни манипулировали с горящими углями, все равно корка спеклась до черноты,обуглилась, а внутри мясо осталось сыроватым, даже выступала кровь. Волк ел срычанием, нахваливал, ворон раскаркался от блаженства, только я ел молча, ибочто бы не говорили о мясе с костра на свежем воздухе, все же никакие угли несравнятся с электрическим грилем.

Нажравшись, слегка отдохнули, а когда ощутили себяпосвежевшими, солнце уже склонялось к темнеющему горизонту. В небе спервапоплыли три огромные бледные луны, затем начали выступать звезды, сперва самыекрупные, затем целые звездные рои.

Волк лег рядом, в желтых глазах странно отражались пляшущиеогоньки костра. Поперечный зрачок пульсировал, попеременно суживаясь чуть ли недо исчезновения, затем расширясь так, что захватывал все желтое пятно. Вороннеспешно и важно расхаживал вокруг костра, деловито постукивал клювом пообломкам костей, как будто после моих или волчьих зубов останется как каплясладкого мозга.

Внезапно сверху с дерева раздалось хриплое карканье:

– Доблестные герои! Возьмите меня с собой, япригожусь...

На толстой как железнодорожный рельс ветке сидел, свесивголову, крупный черный ворон, похожий на глыбу антрацита. Я только успелприподнять голову, как мимо меня хлестнуло злобно-язвительное:

– Пшел вон, комок перьев!.. Дурак! Без тебя ступитьнекуда!

Волк и ворон: один рычал, другой каркал, стали настолькопохожими, что я завернулся в одеяло и поспешил закрыть глаза. В бок хорошо инадежно пригревало, эти двое уже не подерутся, в темноте видят лучше меня... покрайней мере один из них, только который...

Утром я спрятал обрывок пергамента и больше не доставал: нагоризонте начала подниматься гора, при виде которой сердце мое тревожнозастучало. Я чувствовал как по коже пробежали легкие мурашки.

Волк унесся по росе, за ним остался темный след стряхнутыхна землю капель, ворон тоже, отоспавшись, взлетел аки орел и пошел кругами какпланер, растопырившись и благосклонно позволяя поднимать себя теплому воздуху.

Мы помчались галопом, не слишком быстрым, потому что янасторожился при виде первого же человеческого скелета. В густой траве белелчереп, грудная клетка угрожающе топорщилась поотдаль, берцовых костей вообще неосталось, но и по тому, что я видел, волосы встали на затылке.

Человек был, судя по всему, если не выше меня, то вровень,грудь пошире, а череп настолько широк и с крохотными отверстиями для глаз подвыступающими навесами надбровных дуг, что я сразу ощутил всю свирепую мощьпитекантропа. Нагнувшись, я зацепил кончиками пальцев череп, но тот выскользнулиз моих пальцев, тяжелый как двухпудовая гиря. Я успел увидеть, что внутричерепа либо пусто, либо совсем мало места для мозга. Такая кость можетвыдерживать удары хоть булавой, хоть палицей, даже меч рассечет только кожу, адальше не разрубит. Череп не составной, как у всех людей, а литой, как унастоящего героя, что благодаря таким уникальным данным отважно только вперед,рубит и сокрушает, не терзаясь сомнениями, не отвлекаясь на мелкие царапины,раны и жалкие вопли.

Зеленая трава уступила место жухлой, чахлой, а земля пошласухая, потрескавшаяся от зноя. Сама трава торчала мелкая и злая, с острыми иликолючими стеблями. Белые кости попадались все чаще. Сперва разбросанные,растасканные зверьем, потом начали встречаться и цельные человеческие скелеты.Иногда в истлевшей одежде, трижды мы встретили в доспехах. У всех троих панцирипобиты настолько, что понятно, почему на трупах: мародеры просто побрезговалидоспехами, годными после перековки разве что на подковы.