Мгновения любви - Барбара Картленд

— Знаешь, папа… я хотела бы всегда быть… с тобой.

Должно быть, сейчас она желала общества отца даже больше, чем когда-либо в своей жизни.

Она любила Пьера, и ей претила сама мысль о том, что кто-нибудь будет говорить с ней, танцевать, осыпать комплиментами. , Она заранее ненавидела своих будущих поклонников.

Ведь среди них не будет того, кому она отдала свое сердце.

— Теперь, когда наши каникулы кончаются, — размышлял герцог, — по пути в Англию мы должны тщательно спланировать, Симонетта, твой выход в свет и бал, который я. намереваюсь дать по приезде в Лондон в конце сезона. Я, наверное, похож на честолюбивую мамашу, — с улыбкой продолжал герцог, — но одно я твердо знаю: объявлять бал, который даешь даже в конце сезона, следует заранее. За сезон происходит множество званых обедов, вечеров и балов, и на все легко получить приглашения. Ведь и сами хозяйки этих балов, и их дочери рассчитывают быть приглашенными в ответ и на твой бал!

— Я уверена, ты, как всегда, рассуждаешь очень разумно.

— Я не сомневаюсь, что тебя ждет успех в обществе, дорогая моя девочка. На любом балу ты будешь блистать!

— Ради… тебя, папа. Хотелось бы доставить тебе удовольствие.

— Честно говоря, я отнюдь не прочь возвратиться в свою юность. Полагаю, пока ты будешь танцевать с возможными женихами, и я не останусь без привлекательных партнерш. — Эта мысль явно позабавила герцога.

А Симонетта попыталась представить, как он поступит, если она признается ему, что совсем не хочет посещать балы.

Что предпочитает остаться в Фарингем-парке и рисовать.

Ведь для нее теперь это единственная возможность чувствовать себя ближе к Пьеру.

«Папа меня не поймет», — сказала она себе.

А что скажет ее отец, когда она объявит ему, что намерена отвергнуть любые, даже самые лестные предложения руки и сердца?

«Как я могу согласиться выйти замуж, раз я принадлежу только Пьеру? Было бы святотатством позволить любому другому мужчине занять его место в моей жизни!»

Она живо представляла себе хор своих тетушек, солирующую в нем тетю Луизу и даже партию отца. Все они представят ей тысячи доводов в пользу замужества.

«Им никогда не понять меня, даже если они все узнают», — в отчаянии думала Симонетта.

Если она откроется отцу, тот станет корить себя за то, что взял ее с собой за границу. Но ему не в чем винить себя, просто она по-иному стала воспринимать жизнь.

«Пожалуй, я просто перестала быть ребенком, — рассуждала Симонетта. — В Ле-Бо я повзрослела и страдаю, как страдали женщины во все времена».

Впервые она задумалась, влюблялись ли Прекрасные дамы куртуазной поэзии в тех, кто их боготворил и слагал о них поэмы и баллады, пел серенады и бросал сердца к их ногам.

Если любовь, которую воспевали трубадуры, была чиста и возвышенна, то, вероятно, наступал момент, когда им приходилось расставаться с предметом своей страсти. Может, и сами возлюбленные проявляли высокое благородство и покидали этот край навсегда.

До сих пор рыцарские романы и рыцарская поэзия представлялись ей красивой сказкой, где все герои не похожи на живых людей из плоти и крови, которые могут быть безрассудно счастливы или отчаянно страдать.

— Ты что-то притихла, моя дорогая девочка, — прервал ее мысли герцог.

— Я думала о том, как мы с тобой провели здесь время.

Я многое узнала за эти дни…

— Что именно ты имеешь в виду?

— Ле-Бо научил меня глубже чувствовать… и я надеюсь, что стану рисовать лучше… побывав… здесь, — тщательно подбирая слова, постаралась выразить свою мысль Симонетта.

— Именно этого я и хотел. Но, дорогая моя, мне кажется, у тебя останется мало времени для занятий живописью, как только мы откроем наш дом в Лондоне, — заметил герцог.

Симонетта промолчала. Когда Мари пришла, чтобы убрать со стола, девушка пересела в кресло, боясь подойти к окну и снова увидеть отблески света на скалах.

Герцог упаковывал вещи. Он собирал холсты, перевязывал их, складывал мольберт так, чтобы его можно было укрепить поверх сундука.

Симонетта рассеянно наблюдала за отцом. Он проявлял на удивление полную самостоятельность в подобном деле, хотя в Англии у него был камердинер и множество других слуг.

— Я собираюсь сходить в деревню, чтобы заказать карету на семь часов утра. Иначе нам не успеть на одиннадцатичасовой поезд в Арле, а я намереваюсь быть в Париже завтра вечером, — сказал герцог.

— Я буду готова, отец, — не задумываясь, заверила его Симонетта.

— Должен сказать, ты исключительно пунктуальна для женщины. Редкое достоинство для представительниц твоего пола!

— Я просто знаю, как ты сердишься, папа, если кто-то заставляет тебя ждать!

Отец ласково улыбнулся ей и добавил:

— Я особенно не задержусь, но после того, как закажу карету, хотелось бы зайти в гостиницу попрощаться со своими приятелями.

— Да, конечно, папа.

— Ложись спать. Я велел Мари разбудить нас обоих в шесть часов утра.

Не дожидаясь ответа, он вышел, закрыв за собой парадную дверь.

Симонетта не шевелилась. Наверху ее ждали еще не упакованные платья, а она все сидела в кресле, совершенно опустошенная. Словно то, что случилось с ней сегодня в полдень, иссушило ее силы и оставило от нее лишь слабую тень. Мари вошла в гостиную.

— Вам ничего не нужно, мамзель?

— Нет… спасибо, Мари. Вы так вкусно кормили нас все эти дни!

— Мне нравилось готовить для людей, понимающих толк в еде, да и оплачивающих сполна мое усердие, — ответила Мари.

Симонетта улыбнулась, но ничего не сказала, л Мари продолжила:

— Кое-кто из этих художников ну совсем как голодные звери. Сметут все, что перед ними ни поставишь. А иные витают себе в облаках и не отличат устрицу от картофеля!

Симонетта заставила себя улыбнуться.

— Все правильно, Мари. Это называется «художественный темперамент».

— Тогда это то, чем я, надеюсь, не страдаю! Но я буду с нетерпением ждать приезда мсье, коли он надумает посетить наши места еще разок. Да и вашего тоже.

— Я надеюсь, нам это удастся.

— Говорят, кто раз побывает в Ле-Бо, тот всегда возвращается.

Симонетта подумала, что с ней этого не случится. Она была околдована Ле-Бо, потому что здесь встретила Пьера.

Это он околдовал ее, и ей никогда не забыть тот волшебный мир, который он показал ей. Зачем возвращаться сюда, если здесь не будет Пьера?

— Я уверена, так оно и есть. Мари, — произнесла она вслух.

Он никогда не рискнет встретиться с нею вновь, и, хотя он может рисовать в другом уголке Франции, она никогда не узнает, где именно. И на его картинах ее не будет. И в ее жизни на его месте останется лишь пустота.