Девушка, змей, шип - Мелисса Башардауст

– Тогда не делай этого, – произнесла Парвуанэ наконец.

Говорила она уверенным голосом. Див подошла ближе к решетке.

– Ты была неправа, сказав, что выбора нет. Ты сделала свой выбор. Следуй ему. Ты – самое могущественное и защищенное существо в Аташаре. Зачем тебе терять все это? Зачем становиться уязвимой? Мир – опасное место.

Сорэйя вновь подумала о йату. Однако на этот раз он представился ей не мертвым, а живым. Он склонялся над ней, связывая ей руки, в то время как у нее саднил глаз. Разве она не радовалась силе своего проклятия, когда схватила колдуна за запястье? Разве не удивилась тому, насколько легко оказалось поставить на колени нападающего? Если бы не проклятие, он бы убил Азэда и взял ее в заложники, требуя выкуп. Однако если бы не проклятие, то она бы и вовсе там не оказалась.

– Я убила йату из-за тебя и твоих разговоров про могущество! – сорвалась Сорэйя.

Обвинение было несправедливым, но оно немного облегчило ее ношу.

– Эти мысли витали у меня в голове всю ночь. Я думала, что проявила силу, убив его. Но на самом деле лишь потеряла кусочек себя. В том, чтобы быть опасной, нет могущества. Как и в том, чтобы вынужденно прятаться меж стен, чтобы не позорить семью, пока все, кого ты знаешь, бросают тебя. Я хочу быть со своей семьей. Я хочу компании. Я хочу…

Сорэйя не нашла сил завершить фразу и сказать «любви». Оно было ей в новинку, слишком дорогое, чтобы давать над ним смеяться.

Парвуанэ задумалась, а потом заговорила:

– Возможно, ты ищешь не той компании, что тебе нужна. Ты бы вписалась в круг моих сестер. Если ты освободишь меня здесь и сейчас, я отведу тебя к ним. У тебя могла бы появиться новая семья.

Сорэйя невольно рассмеялась, не веря своим ушам. Поначалу она подумала, что Парвуанэ играет с ней в игры. Однако див говорила серьезно и искренне.

– Ты предлагаешь мне покинуть семью и примкнуть к дивам?

– Не к дивам. К пэри́к.

– Я все еще не понимаю, в чем между вами разница, – неуверенно сказала Сорэйя, поднимаясь с пола.

– Тебе стоит спросить у матери. Она знает.

От этих слов Сорэйя застыла на месте.

– О чем ты?

Парвуанэ с трудом поднялась с пола. Это удивило Сорэйю. Что происходит с дивами, так долго вдыхающими дым могильника?

– Ты никогда не задавалась вопросом, почему мать соврала тебе о проклятии? Все просто: это она наложила его на тебя.

– Ты лжешь. Ты сказала, что это дело рук пэри́к.

– Они сделали это по просьбе твоей матери. Она принесла тебя к нам завернутой в одеяльце с изображением звезд и попросила наложить проклятие. Не хочешь узнать, что для этого нужно? Ты стала ядовитой от дивовой крови. Человек, омывшийся кровью из дивова сердца, приобретает силы этого дива. На тебя, должно быть, хватило всего нескольких капель.

Сорэйя пыталась впитать услышанное. Ей казалось, что слова – это капли дождя, а сама она – выжженная земля. А все потому, что она ничегошеньки не знала о себе самой. И все же каждое услышанное слово было подобно маленькой колотой ране: одно за другим они подтверждали ее связь с демонами.

– Матушке незачем было так поступать.

– Вот и спроси у нее, – тут же выпалила Парвуанэ нетерпеливым голосом.

Сорэйя покачала раскалывающейся от боли головой.

– Мне не стоило сюда приходить. Сейчас мы не способны помочь друг другу, – сказала она и развернулась, намереваясь уйти.

– Сорэйя, подожди! Возьми.

Парвуанэ протянула руку между прутьев решетки, протягивая ей что-то темное. Сорэйя подошла поближе, но не посмела протянуть непокрытую руку.

Парвуанэ поняла источник сомнений Сорэйи.

– Не бойся. Бери. Я буду вдвойне осторожна. За нас обеих.

Сорэйя медленно подняла руку и стала вытягивать ее вперед во тьме, пока не почувствовала знакомую ей мягкую ткань перчатки. Она взяла ее. Если уж винить Парвуанэ в том, что Сорэйя совершила убийство, то ее же надо благодарить за то, что Сорэйя смогла спастись сама и защитить Азэда.

Парвуанэ не отпустила перчатки. Она поджала губы, из которых так и рвались неведомые слова. В глазах дива горело загадочное пламя. Наконец она покачала головой и отпустила перчатку.

– Ты многого не знаешь. Такого, что я не могу тебе рассказать. Но между нами, чудовищами: лучше бы тебе прислушаться к моему совету. Я бы не стала на твоем месте променивать подобную защиту на доброе слово или ласковое прикосновение. Это мой тебе совет.

Парвуанэ отступила обратно в темноту, ничего не сказав на прощание, будто бы не сомневаясь, что Сорэйя вернется.

На следующее утро, утро свадьбы, вместе с завтраком в покоях Сорэйи появилась ее мать. Таминэ уже была одета в праздничное платье из фиолетового шелка. В ее волосы был вплетен жемчуг. Рядом с ней Сорэйя чувствовала себя неухоженной дикаркой. Она спала урывками – в общей сложности не больше часа – и каждый раз видела ужасные кошмары. Отчасти она даже обрадовалось, что ей не придется посещать церемонию.

Таминэ обеспокоенно взглянула на нее и поставила поднос с завтраком на невысокий столик.

– Я решила, что было бы здорово провести утро вместе, – пояснила Таминэ, и они устроились на подушках на противоположных концах стола. – К сожалению, из-за свадьбы я не могла проводить с тобой достаточно времени в этом году. Мне очень жаль. Но с завтрашнего дня я все наверстаю.

Сорэйя принялась есть финик, чтобы не отвечать. Разумеется, слова матери были неправдой. После завершения церемонии Таминэ несомненно захочет помочь Ло-ле́ освоиться с новой для нее ролью шахбану. А через несколько месяцев все они покинут Гольваар, оставив ее здесь.

Наверное, Таминэ была готова к тому, что сегодня Сорэйя будет в мрачном настроении. Она продолжала говорить, рассказывая о придворных сплетнях и не ожидая от дочери особого участия в беседе. Сорэйю это устраивало, так как она не могла думать ни о чем другом, кроме заявления Парвуанэ о том, что Таминэ была повинна в проклятии. Сорэйя боялась, что стоит ей заговорить – и вопрос вырвется у нее сам собой.

Она догадывалась, что Таминэ немного врала и в чем-то недоговаривала о проклятии. Однако ей никогда не приходило в голову, что мать могла хотеть проклясть дочь. Одно с другим не сходилось. Сорэйя была источником постоянной угрозы их династии. От нее было бы куда больше пользы, если бы она могла выходить в свет, если бы ее можно было удачно выдать замуж, да хотя бы если она просто не была ужасной семейной тайной, которую приходилось постоянно оберегать. Обвинения Парвуанэ были бессмысленны.

«Вот и спроси у нее», – велела ей Парвуанэ. Будто это было так легко сделать. Однако Сорэйя понимала, что подобный вопрос будет равносилен обвинению. А обвинение ее матери – матери шаха – в сговоре с дивами и связи с запретной магией в лучшем случае будет расценено как проявление неуважения. В худшем случае даже может быть поднят вопрос об измене.