Вратарь и море - Мария Парр

Биргитта посмотрела на меня своими добрыми глазами и собиралась уже что-то сказать, как залаял Хаас.

– Опять лиса! – крикнул я.

И выскочил на крыльцо.

За последний месяц мы уже потеряли двух кур. Папа все время говорит, что надо на рассвете устроить засаду и пристрелить бандитку, когда она сунется в курятник, но дальше разговоров дело не идет. Когда пропала курица номер два, мы не стали поднимать шум. Так же; как когда исчезла номер пять, оставив по себе кучку перьев и несколько капелек крови. Но сегодняшний вечер был не похож на другие. Я сразу это понял, едва выскочил во двор.

Лена уже была здесь. И она была в ярости.

Курица номер семь, ее любимица, лежала на спине у самой сетки. Еще живая, но с растерзанной головой. Лай Хааса, видно, спугнул лису в разгар расправы.

Лена нагнулась, взяла курицу в руки и вдруг залилась слезами.

Она рыдала из-за какой-то курицы! Я оторопел и ничего не мог понять.

– Лена, – заговорил я осторожно. – С такой раной она не выживет. Ты не сможешь…

– Я не идиотка!

Она развернулась, дотопала до двери в подвал и позвонила. Я слышал, как она дергает шнурок, и напрягся. Дед зажег уличный свет и отпер дверь.

– Ларс, можешь помочь мне? – спросила она и подставила курицу под свет лампы.

Я должен был уже тогда догадаться, что для Биргитты это не обычное житейское дело. Если б я оглянулся, то увидел бы, что она вдвое белее, чем при крушении плота. Но как раз в ту минуту я думал в основном о Лене и курице номер семь.

Дед прикончил ее быстро и нежно, как он умеет.

– Мы попросим Рейдара сделать из нее фрикасе на воскресенье, – сказал дед в утешенье, проверяя в свете лампы, окончательно ли курица умерла.

Я услышал за спиной вздох и наконец повернулся к Биргитте.

– Что такое фрикасе? – прошептала она, не отрывая глаз от подсвеченной лампой птицы.

Я объяснил, как я обычно объяснял ей новые слова.

– Это еда. Куски курицы в светлом соусе. Очень вкусно.

Вся Биргитта была двумя огромными глазами в темноте.

– Но… Лена плакала? – выпалила она, провожая взглядом Лену; та несла окровавленную тушку по лестнице, чтобы сдать маме на кухню.

Готовить еду из животных, которых все равно надо прикончить, очень хорошо, так всегда говорит папа, и теперь я повторил его слова Биргитте.

Она таращилась на меня как пришелец из другой галактики.

– Чем лучше есть незнакомых животных? – спросил я растерянно.

– Я никаких не ем, – прошептала Биргитта.

– То есть?

– Мы вегетарианцы.

– Ох, – только и сказал я.

Но я все-таки не совсем ее понял.

– Вы никогда не едите мяса?

Биргитта кивнула.

– И рыбу тоже?

Она опять кивнула.

– Чем же вы питаетесь? – спросил я в полной растерянности.

Всю свою жизнь на обед и ужин я ем или мясо, или рыбу.

– Другой едой! – сердито сказала Биргитта и убежала домой, прихватив Хааса.

Я остался стоять в саду, пошевелиться я не мог. Потом медленно побрел по кровавому следу к дому.

На кухне положение было чрезвычайным. Лена рыдала, мама утешала ее как могла и одновременно грела на плите воду в большой кастрюле.

– Пристрелит когда-нибудь Рейдар эту лису или только грозиться будет? – закричала Лена; она совсем пошла в разнос и буянила больше обычного.

– Лена, моя хорошая, – пропела мама и приобняла ее.

Лена вырвалась.

– Это была номер семь!

Мама помнила, конечно же. Она окунула курицу в кастрюлю, вытащила и спросила Лену:

– Ощипать хочешь?

– Нет! – зарычала Лена.

Я безрадостно смотрел на курицу. Фрикасе с картошкой и вареной морковкой – это объедение, пальчики оближешь. Любимая еда моей бабушки. Семейная традиция. А для Биргитты она гадость?

– Лису надо пристрелить! – опять завопила Лена.

Я порадовался, что папино ружье надежно заперто в шкафу. Ни одна лиса отсюда и до города не чувствовала бы себя сегодня в безопасности, если бы шкаф открывался. И ни одна другая живая душа тоже.

– Сушки соленые, я все придумала, – сказала Лена и вытерла глаза рукавом. – Идем, Трилле.

По-хорошему мне надо было сесть на велосипед и съездить в Холмы поговорить с Биргиттой. Но я не мог, сил не было. Вместо этого я пошел за Леной.

Всю жизнь я ем животных, которых люблю. Ягнят-искусственников я летом кормлю из бутылочки, а на Рождество съедаю. Кролики, которые живут у деда под кухонным окном, идут на суп в порядке очереди. И козлятину мы едим, и праздничные блюда готовим из кур, ни о чем не тревожась. А рыба?! Я съел уже целый бассейн рыбы, наверное. И никогда не думал, что делаю что-то нехорошее. А теперь Биргитта, милая, славная Биргитта, убежала домой в страхе и ужасе.

Я вспомнил, какие у них в Холмах красивые грядки с овощами. И как меня там угощали: кислый хлеб на закваске и лисички.

Она считает меня мерзким. Я воняю рыбой, ем животных и вообще отвратителен по всем статьям.

Мысли крутились в голове каруселью, но все это время я упорно шагал следом за Леной, стараясь не отставать. И мы уже дошли до домов у пристани.

– Мы сюда? – спросил я понуро, когда Лена резко затормозила у дома Туре.

Она не ответила. Бросила велосипед в изгородь и безжалостно нажала на звонок.

Дверь открыл Туре.

– Мне нужно твое духовое ружье, – сказала Лена. – Завтра в школе верну.

Туре поджал губы и посмотрел куда-то за спину Лены. Я в очередной раз подумал, что он ее боится.

Когда мы ехали домой, у Лены на плече болталось ружье.

– Эй, я с тобой разговариваю? Ты оглох, что ли?

– Чего?

– Я сказала: возьми с собой плащ-палатку Рейдара, она нужна для маскировки. Сможешь?

– Лена, лису нельзя убить из пневматики, – ответил я раздраженно.

А она и не собирается убивать. Хочет просто припугнуть. Пора прекратить это безобразие: лиса лишает жизни домашних кур, которые не делали ничего плохого, исключительно несли яйца, в крайнем случае, катались на санках.

– Я как пальну из духовушки, так она сразу все поймет!

– Лена, я не верю…

– Ты обязан! – рявкнула она.

Пошел дождь, но Лена соорудила из брезента подобие охотничьей палатки, прикрепив один конец к углу сеновала. Когда я пришел с плащ-палаткой, она сидела на складном стуле, широко расставив ноги и вся обратившись в слух. Лицо размалевано под камуфляж, поперек колен ружье, рядом пирамида из бутербродов с шоколадной пастой и бинокль. Вид совершенно безумный. В обычное время я бы рассмеялся, но сейчас промолчал.