Кодекс врача - Алексей Викторович Вязовский

А я ведь в столице империи не был никогда в этой реальности. Да и в своей в Питере был… давно. Николаевский вокзал, потом ставший Московским, вроде такой же. Как называется площадь перед ним, на пересечении Лиговки и Невского, не спросил. Хотя нет, гостиницу на Лиговке еще не построили, там сейчас что-то несуразное. А остальное, кажется, не изменилось. Памятника на площади, естественно, тоже нет. Ну и конные экипажи вместо машин. А на Невском только вывески магазинов не такие, да. И конка в сторону Дворцовой площади ходит.

Зато погода без изменений: прохладно, ветер и сыро. Сразу захотелось достать носовой платок и держать его поближе. Чувствую, скоро пригодится.

Действительность сильно отличалась от ожиданий. С диагнозом рака толстого кишечника я согласился. Трудно сказать что-то против, течение заболевания типичное: быстрое истощение, потеря аппетита, тошнота, боли в животе. Ну и проблемы со стулом как вишенка на торте. То запоры, то поносы. До непроходимости дело не дошло еще, но она уже не на горизонте, гораздо ближе. И свежая кровь со слизью в стуле. Часто. Даже анализы делать не надо, и так понятно.

На пару со Склифосовским мы больного осматривали долго. Он сейчас худой как щепка, весь толстый кишечник как на ладони. И лимфоузлы прощупываются. Если делать операцию, пациент может не выдержать. А без антибиотиков – это опять чистой воды авантюра. Но больной целиком на стороне врачей. И жить хочет, причем трудности его не пугают. Железобетонный дядька. Видать, получил крепкую закалку в битвах на почве юриспруденции.

– И каков вердикт? – спросил меня Николай Авксентьевич после того, как я его общупал, обстукал и заставил рассказать во всех подробностях о своей болезни.

– Надо подумать, – честно ответил я. – Таких операций никто не делал. Если решимся, вы будете первым. Со всеми очевидными рисками первопроходца.

– Я согласен, – торопливо, будто боялся, что я сейчас передумаю, сказал Манассеин.

– Ну тогда мы пойдем думать.

– Говорите, не томите, – нетерпеливо сказал Склифосовский, едва за нами закрылась дверь.

– Авантюра, – повторил я. – Давайте я расскажу, как я вижу эту операцию, а вы потом скажете, готовы ли.

– И?

– Двухэтапная гемиколэктомия, – ответил я. – Одноэтапную больной не выдержит, ослаблен. Удалим пораженный участок толстого кишечника, плюс лимфоузлы. На первом этапе непрерывность кишечника восстанавливать не будем. Выведем толстую кишку на переднюю брюшную стенку, побудет с калоприемником пару месяцев. Ну и только потом, когда состояние будет приемлемым, второй этап – формирование анастомоза. Будет жить, как раньше. Почти.

– Гм-м-м… Смело… – чуть подумав, сказал Николай Васильевич. – И где об этом можно почитать? Кто предложил?

– Предлагаю я. Никто эту операцию не делал еще, я же и Николаю Авксентьевичу это сказал.

Склифосовский подошел к окну, посмотрел на улицу. Тихо пробормотал как бы сам себе:

– Это прямо удивительно, даже гениально. Бобров был прав насчет него…

Повернулся ко мне:

– Расскажите подробнее, поэтапно…

Глава 11

Побывать в Питере и не прогуляться по городу? Нет, это совершенно невозможно. Взяв с собой Кузьму, прошелся по магазинам Невского, потом заглянул к Зимнему дворцу, который, неожиданно для меня, привыкшего к бело-изумрудному окрасу, сейчас был выкрашен в светло-коричневый цвет. Николай с семьей тут не живет, предпочитает Царское Село. Прогулялся по набережной, поглазел на кораблики и лодки. Выглянуло солнышко, самые отпетые мальчишки купались на спусках к Неве. На стрелке дошел до воды, потрогал. Нет, еще холодная. Зато рыбачить можно – удильщиков было полно вдоль берега, и улов почти у всех есть. Ершики, плотва, налимчики…

После прогулки по набережной я решил посетить один из знаменитых парков Санкт-Петербурга – Летний сад. Здесь было много фланирующей публики – в основном аристократии, но мне удалось найти тихое место, где я мог посидеть и насладиться красотой природы. Почти. Потому как у Кузьмы внезапно заболели суставы, он начал жаловаться на колени да проситься обратно в десятикомнатную квартиру Склифосовского, где его очень полюбила местная кухарка. Примерно так с центнер весом.

– Ах, какие у нее подовые пироги! – продолжал закатывать глаза Кузьма. – А рулеты…

– Наедайся про запас. Операция послезавтра, еще пару дней мы тут проведем, пока пациент придет в себя, ну а потом домой.

– Может, самим сюда переехать? – закинул удочку слуга. – Какая красота-то вокруг…

– В Москве тоже красиво!

– Это где же?

– Ну хотя бы Кремль, Тверская…

– Даже не сравнить с Невским прошпектом. А храмы тут какие! Исаакиевский собор, да ентот… – Кузьма почесал в затылке. – Церква, что построена в месте убиения дедушки царя.

– Храм Спаса на Крови.

– Точно, она! Это же удивительное дело!

Да… Питер давал Первопрестольной сто очков форы. Спорить было тяжело. Что такое Москва? Это патриархальный купеческий город. Пение петухов по ночам. Запахи домашнего хлеба, хлева. Звон колоколов. Звук дождя по покрытой листами железа крыше. Питер же – гигантские колонны Исаакия, запахи французской выпечки, «ярмарка тщеславия» Невского… Поэтому я быстро свернул дискуссию и поехал в клинику – готовить экс-министра к операции. И надо сказать, Манассеин попил мне крови. А ведь так хорошо все начиналось!

Когда рассказали ему о плане операции, даже не поморщился от обрисованной перспективы несколько месяцев провести с неудобным калоприемником на животе. Мол, ничего, за продление жизни это цена не очень высокая. Но потом Николай Васильевич проговорился пациенту, что в клинике «Русского медика» работает женщина. Почти врачом. И что она ничуть не уступает мужчинам – это он пересказал наш с ним разговор. Тут-то у чиновника и подгорело. Кривясь от боли, начал выговаривать мне за нарушение врачебных уставов. Ну и гнать прочий дремучий патриархат. Ну я выдержал, ответил резко:

– Если не замолчите и не дадите делать мне мою работу…

– Что же?! Сбежите?

– Хуже. Вызову Викторию Августовну срочной телеграммой и предложу ей ассистировать на вашей операции.

Надо было видеть лицо экс-министра. И Склифосовского, который пришел под конец наших разборок.

– Николай Авксентьевич – очень значительный человек! – выговаривал мне Николай Васильевич в собственном кабинете за рюмкой чая. – Имеет по-прежнему большое влияние на царскую семью. Зачем вы его нервируете? Да еще перед операцией?

– Я его нервирую? А точно не он меня? Николай Авксентьевич был просто душкой на первом осмотре!

– Надо понимать психику больных. Человек надежду получил. Если все пройдет удачно, он же несколько лет жизни себе почти выиграл.

– И проведет их по-прежнему – гавкая на нижестоящих.

– Вы очень резки, Евгений Александрович. Это молодость, – вздохнул пятидесятидевятилетний хирург. – Поедем домой, я устраиваю небольшой званый ужин. Пригласил несколько главных врачей столичных больниц. Покажете им свою манжету