Мое чужое сердце - Кэтрин Райан Хайд

Пока я в магазине получала карточку с 500 долларов, скопленных за свою жизнь, Лоренс, как выяснилось, заглянул в «Икспедию». Когда я вернулась в машину, рядом с ним на сиденье лежал маленький ноутбук, а сам он жал на клавиши, рыская по интернету. Я не знала, что он там выискивает. Мы, должно быть, находились в «вай-фай» зоне. Я понятия не имела, какую часть города охватывает «вай-фай», потому что никогда из дому с компьютером не выходила. Для меня даже оказаться вне дома – это что-то новое.

– Что об этом скажете? – спросил меня Лоренс.

И поднял ноутбук, чтоб мне было видно через перегородку.

Он отыскал номер в одной прелестной гостинице, стоивший всего 115 долларов за ночь по «Икспедии».

– Хотите?

– Обязательно.

– Диктуйте мне номер карты. Я не стану его запоминать или еще что.

– Ну да, верю, что не станете.

Не знаю, почему и как я этому верила, но – поверила. Я его не знала. Уже то, что я говорила то, что говорила, должно было звучать, как еще одна странность. Вы понимаете. Из такого, будто я только-только прибыла в эту страну. Если не с другой планеты. Я не была глупой. Я понимаю, что нельзя просто так взять и поверить любому водителю такси. Я просто поверила Лоренсу. Что-то внутри меня сказало: можешь.

После того как мы покончили с бронированием, я была должна Лоренсу около 60 долларов за провоз. Но, раз уж он сэкономил мне пару сотен долларов за ночь в гостинице, то не было чувства, будто я просчиталась.

– По крайней мере, теперь знаем, куда ехать, – сказал он, вновь вливаясь в поток машин. – Будем считать – уже прогресс.

– Как-то мне не по себе, – призналась я. Проехав несколько кварталов.

– Отчего?

– У меня осталось наличными чуть больше 67 долларов. Думаю, даже этого не хватит, чтобы расплатиться с вами.

Лоренс улыбнулся мне в зеркальце:

– Повезло вам, что я принимаю кредитные карточки. В таком случае у вас денег еще и на чай хватит.

– На чай?

– Не знаете, что такое на чай? Во дела! А вы, часом, всамделе не с дуба рухнули?

– Я не понимаю, что это значит.

– Не важно. Послушайте, вы едете в гостиницу. И вам про такое знать нужно. Если кто подносит ваш чемодан, вы должны тому дать два-три доллара, не меньше. Если не пять. Если вы заказываете что-то в номер, то чаевые уже включены, но, если вам надо их порадовать по-настоящему, припишите на пару долларов больше. Это не обязательно. Платить чаевые вас заставить не могут. Но вам нужен хороший сервис. Ведь так? Вот вам и способ им понравиться. И они обслужат вас по-настоящему хорошо.

К тому времени мы были уже в гостинице и швейцар открывал дверь такси, но мне надо было еще оставаться в машине, пока Лоренс управлялся с кредитной картой. Так что швейцар занялся извлечением чемодана из багажника.

– А у таксистов как?

– А что как?

– Сколько дают на чай водителям такси?

Ну да, понимаю. Как-то уж слишком доверчиво. Ему только и оставалось, что сказать: пятьдесят процентов. Только я знала, что Лоренс так не сделает.

– Десять процентов – это хорошее правило большого пальца[10]. Есть такие, что дают больше. На ваше усмотрение.

Десять процентов означали семь долларов с мелочью. Ближе к восьми, по правде. Вот я и дала ему десятку.

А потом передумала.

– Подождите. Лоренс.

– Ларри, – поправил он. – Что?

– Отдайте мне ту десятку, ладно?

Он глянул на меня через плечо. Едва ли не в первый раз. Вид у него был расстроенный. Больше того, вид был такой, будто я саданула ножом или еще что. Но он вернул десятку. Сунул в маленькое оконце в плексигласе, будто она ему жгла руку.

– Спасибо, – кивнула я и взамен дала двадцатку. – Я подумала, что образование тоже чего-то стоит. Это ж надо! Столько еще надо узнать. Я и не представляла себе, сколько нужно узнать.

Вспомнила, что однажды сказал мой отец своему приятелю с работы Моэ, когда тот зашел к нам домой перекинуться в карты. «Моэ, – сказал он, – ты знать не знаешь, чего ты не знаешь».

В этой фразе полно смысла – на свой особый лад.

Однако вернусь к тому, что я Ларри сказала:

– Так что – спасибо.

Видела, как помягчел его взгляд.

– Вам незачем платить мне за это, да и благодарить тоже незачем. Счетчик крутился всю дорогу.

– Знаю. И все же, могу я заплатить вам и поблагодарить вас?

Он протянул руку сквозь перегородку. Я пожала ее.

– Это очень щедро, мисс. Есть кому присмотреть за вами? Вы, похоже, слегка потерялись.

– Да и нет. Со мной все будет в норме.

– У меня дочка, примерно ваша ровесница. Только вы такая, что, может, вам немного лишней заботы не помешает.

К этому времени швейцар уже вернулся и стоял в ожидании помочь мне выйти.

– Он этим займется, – сказала я Ларри, кивая на швейцара.

– Желаю вам всего самого хорошего, мисс.

Вроде слова напоследок или напутствие. Будто я сейчас со скалы спрыгну. Но все было прекрасно.

Никак не могу понять, что всех так беспокоит.

Я провела в гостинице три дня, и это было вправду приятно. Прямо из окна я видела залив. Я могла поднять трубку и заказать еду – и ее приносили. Я могла смотреть телевизор без того, чтобы мамуля орала, чтобы я убавила звук.

Только не потому это было приятно. Вот почему.

Потому что это был – мир.

Я не была дома. Я вышла в мир. Это была жизнь. И я была в ней. Я все-все делала сама. Не полагалась ни на кого. Ни с кем не была связана. Никакого надзора. Никакого содействия.

Никто даже не знал, где я, кроме Ларри, а он не знал, кто я, так что это не считается.

Какое же это было изумительное чувство!

Если бы не чудовищное море предписанных коричневых пластиковых пузыречков на тумбочке, я бы поклялась, что была просто нормальным свободным человеком.

Однако потом, после трех дней, я сообразила, что пора съезжать. Пока еще достаточно денег, чтобы доехать на такси до дома. Или, во всяком случае, куда угодно на такси уехать. Планы были не из тех, что вы назвали бы железными.

К тому же была и еще причина, почему у меня появилось ощущение, что возможно, пора уезжать: пусть было прекрасно и удобно, пусть даже это был мир, только было еще и чуточку скучно.