Прощеное воскресенье - Вацлав Михальский

— Не Галушка, а Галушко, — поправила ее Александра. — Фамилия красивая, а что толку?

— Не горюй. Ты и сама красивая, и умная, и орденоноска, у тебя связи…

— Какие связи? — удивленно переспросила Александра.

— Какие? Большие. Даже очень большие. Тебе на фронте подвезло. С такими связями любому сам черт не брат!

— А зачем мне черт в братья?

— Ну это я так говорю, для связки слов. Блат — выше Совнаркома.[15]Чего ты притворяешься дурочкой? — вдруг раздраженно добавила Надя, и в уголках ее ореховых глаз закипели злые слезинки.

Александра не подала виду, что внезапное раздражение Нади очень ей не понравилось. На фронте ей действительно повезло — не убили, не изувечили, как других, к тому же она научилась выдержке, научилась прощать людям какие-то обидные слова, а на какие-то просто не реагировать, не пускать посторонних к себе в душу. Кроме того, что Анна Карповна вынянчила Артема, и давности знакомства Надежду и Александру ничто не связывало, никогда не было у них ни малейшей душевной близости, да и откуда ей взяться? До войны Александра беспрекословно считалась старшей в том смысле, что превосходила Надю по многим качествам. Она была и красивее, и успешнее в учебе, и на виду у всех как спортсменка, да и медсестрой оказалась несравненно лучшей, чем Надя. Так было до войны. А теперь, после войны, жизнь повернулась таким образом, что Надя, не отличавшаяся прежде ни в учебе, ни в работе, выдвинулась в заместители главного врача большой прославленной московской больницы, а Александра осталась фельдшером и даже еще не определилась в студентки медицинского института.

— Я и не знаю, как отблагодарить твою… мою маму рόдную? — опять плаксиво завела Надя.

— Во-первых, не рόдную, а родную… Людей учишь и сама учись говорить по-русски правильно. Родную. Поняла?

— П-поняла. Родную, — всхлипнула Надя. — Ты меня учи по-русскому — это правильно.

— Не по-русскому, а по-русски, поняла?

— П-поняла.

— А маму мою нечего специально благодарить: она вас поддерживала, а вы ее. Мама довольна и тобой и Кареном, а в Темке души не чает, — сухо добавила Александра.

Надя действительно не знала, как отблагодарить Анну Карповну, она была совершенно искренна, да еще под хмельком, вот и расчувствовалась. Расчувствовалась до такой степени, что припала к груди Александры и вдруг разрыдалась.

Александру тяжело смутило поведение Нади. Она вообще терпеть не могла женских истерик.

— Как я отблагодарю?! — сквозь рыдания вопрошала Надя.

Дальнейшая жизнь сложилась так, что Надя «отблагодарила» и Анну Карповну, и Александру беспощадно. Но до этого еще надо было дожить. А пока, к счастью, возвратился Карен, и зареванная Надя отправилась в единственную на всю квартиру из семи хозяев ванную, которая оказалась незанятой.

— Ты, Карен, говорят, скоро получишь профессора? — спросила Александра, хотя ответ был ей известен: она знала, что Карен только что утвержден на профессорскую должность.

— Профессор-мрофессор — хорошо! — лучисто сияя большими черными глазами, застенчиво отвечал Карен. — Главное, что ты привел Папикова, он обещал, что возьмет меня на стажировку, — вот главное! — Все это Карен проговорил со своим неизменным акцентом, который не только не портил, но даже украшал его речь, мягкий тембр его глуховатого и какого-то очень живого голоса.

— Значит, будем опять работать вместе, я очень рада за тебя, Каренчик!

— Зачем Надя плакал?

— Да чепуха, не обращай внимания. Говорит, не знает, как отблагодарить мою маму.

Александра не судила Надю слишком строго, она знала, что та с детства привыкла не жить, а выживать, рано осталась сиротой и по чужим людям и приютам лиха хватила полным ртом. Надя сызмальства осталась один на один со всем остальным миром, как она сама говорила, ей часто приходилось «пролезать», притом к этому надо еще добавить, что без большого ума, без больших способностей, без яркой внешности. В общем, жизнь у нее была незавидная и сплющила и перекрутила ее характер и так, и эдак. Она привыкла все получать измором и не мстила обидчикам, а только накапливала в себе силы на будущее, в которое свято верила. Однажды в детстве соседская старуха нагадала ей на картах, что жить она будет богато и долго.

В отношениях с Надей Александра всегда делала скидку на ее круглое сиротство и многое прощала, хотя ей и было не очень приятно, что Надя ходит за ней хвостом и во всем поддакивает. Вот и сейчас, глядя на Карена, она подумала: каково ему с Надей?

— Странно, что не пришел Марк, — приставляя к столу легонький венский стул, так и пропустовавший весь вечер, сказала Александра.

Карен был смуглый, и поэтому нельзя было сказать, что он покраснел, — он почернел, и глаза стали косить, избегая прямого взгляда Александры.

— Я знаю — она умирай, — наконец выдавил Карен.

— Кто? Марк?! — вскинулась Александра.

— Не Марк. Его мама. Она поехала во Владимир в гости к сестре и там умерла.

— Тетя Соня?

— Да. Марк утром телеграмму получил, мне сказал и сразу уехал во Владимир. За столом я не сказал, потому что Папиковы пришли и у Темы праздник.

— Понятно, — подытожила Александра. — Наверное, ты правильно сделал, что никому не сказал, не испортил Теме праздник.

Карен смущенно молчал. Тут явилась умытая Надя и прошла в маленькую комнату укладывать сына. Скоро и Анна Карповна закончила мыть посуду.

— Ну мы пойдем, — сказала Александра.

Надя вышла из детской поцеловать на дорожку Анну Карповну и Александру.

Они попрощались с Кареном, заглянули одним глазком к спящему Теме и вышли из дверей коммунальной квартиры с малярийно-желтой лампочкой под высоким лепным потолком в большой обшарпанный холл, а там и на улицу. Было еще светло, хотя сумерки сгущались с каждой минутой.

— Не жарко, — громко сказала Анна Карповна по-русски.

— Нормально. Оказывается, Софья Абрамовна умерла.

— Да ты что, Саш?!

— Карен сейчас сказал. Она поехала в гости к сестре во Владимир и там умерла. Утром Марк получил телеграмму и уехал. А Карен не сказал за столом, не стал портить праздник.

— Жалко Софью! Умная была женщина и незлая. А в молодости, видно, очень красивая.

После возвращения Александры из армии Анна Карповна на людях продолжала говорить по-украински, а наедине с Сашей по-русски. Соскучилась ее душа по родной речи, и она стала пренебрегать опасностью.

Александра вспомнила, что Марка дразнят «Спрошу у мамы», и подумала: как же он теперь будет жить? У кого спрашивать? Ей стало жаль Марка. «Не так уж он и плох, — подумала она, — а рассказывать старые анекдоты вполне можно его отучить, особенно если будут новые». Александра искоса взглянула на приотставшую в лиловых московских сумерках маму и ужаснулась: «Господи, ведь и у меня когда-нибудь умрет мамочка!» Эта мысль так напугала Александру, что она крепко взяла мать за руку и прошагала так, молча, весь путь до дома.