Безумству храбрых... - Анатолий Пантелеевич Соболев

в воде, но уже не выбраться. Мысль, что завтра снова надо идти в воду, вызывала у Федора чувство обреченности.

— Это дело поправимое, — сказал Демыкин, подливая ему.

— Как это? — спросил Федор, не отрывая затуманенного хмелем взгляда от струйки, что текла из фляжки.

Демыкин и Бабкин переглянулись.

— Наивность! — улыбнулся Демыкин. — Слышал, что рубашки рвутся?

— Ну и что? — недоумевал Федор. — У меня у самого рвались.

— Ну и все! — снова улыбнулся Демыкин какой-то блуждающей улыбкой.

— Как это? — переспросил Федор. Смутная догадка кольнула сознание. — Это же...

— Э-э, кореш!.. — хлопнул Демыкин по плечу пьяного Федора. — И все-то тебе что-нибудь да померещится: то чайки за самолеты принял, то еще что. Выпьем, славяне!

Демыкин пьяно потряс головой.

— Ух, захмелел!

Но тут же Федор поймал его светло-трезвый ускользающий взгляд.

— Эх, друзья флотские! — обнял за плечи Федора и Женьку Демыкин. — Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы потом не было жалко прожитых лет. Кто это сказал?

— Павка Корчагин.

— Рыбка глупая, — снисходительно-ласково потрепал по волосам Федора Демыкин. — Седой, а все младенец. Это сказал Остап Бендер — великий комбинатор.

— Не помню. Не говорил он этого.

— Может, и не говорил, — согласился Демыкин. — У меня по литературе двойка была. А смысл этот. Жить надо уметь! И деньги будут, и ордена, и премиальные.

За каждую тысячу подводных часов водолазам выплачивались премии: за тысячу — тысяча рублей, за две — две, за три — три.

Федор знал, что когда Демыкин был старшиной водолазной станции, он получил несколько таких премий.

— Ну, выпьем, славяне! За нас! За Женькину медаль! Герой! — похлопал приятеля по плечу Демыкин. — Скажу по секрету: скоро награждать водолазов будут. Слух точный. — Демыкин самолюбиво сузил глаза. — Старшина второй статьи Демыкин не забыт. Родина помнит своих героев.

— Тебя же разжаловали, — сказал Федор.

— Ах, младенец-младенец! — снисходительно улыбнулся Демыкин. — Суворова тоже много раз разжаловали, а умер он маршалом.

— Генералиссимусом, — поправил Федор. — И никто его не разжаловал, а в опале он был.

— Ну-ну, ладно! Тут ты силен, я знаю. Но запомни и обо мне. Я не только старшиной второй статьи буду, но и первой. И орден будет.

В кубрик неожиданно ввалились Степан и Толик. Демыкин метнулся было убрать со столика алюминиевые кружки, но передумал и отвалился на переборку, настороженно следя за вошедшими.

— Неплохо бы выпить, — сказал Степан, неулыбчиво глядя на Демыкина. — Угости, не пожалей.

— Дорогому гостю всегда рад, — деревянно улыбнулся Демыкин и налил Степану в кружку.

— И мне, — храбро сказал Толик.

Это поразило всех. Толик не терпел запаха спиртного и даже в воду не ходил сразу после промывки шлангов.

— Хотя ладно, я Федину выпью, — решительно сказал Толик и взял у Федора кружку. — За что пьем?

— За награду, — ответил Демыкин, настороженно наблюдая за Толиком. — За фортуну Женькину.

— Вот именно: волна, — согласился Толик.

— Чего волна? — подобрался Женька. Он последнее время ко всему, что говорил и делал Толик, относился настороженно.

— Волна, говорю, — судьба, — ответил Толик. — По-латински фортуна означает счастье, судьба. Волна и есть судьба твоя.

— Непонятно как-то говоришь, — недовольно сказал Женька, недоверчиво наблюдая за Толиком. — мудрено что-то.

— А это уж кому что дано. Ну, выпьем! — И Толик лихо опрокинул кружку в рот. Половина вылилась на подбородок. Долго не дышал, хлопал глазами, полными слез, и, наконец, выдавил, судорожно хватив воздуха: — Крепкое вино.

— Спирт это, юноша, — насмешливо поправил его Демыкин.

— Тоже крепкий, — сказал Толик и тут же, на глазах, смешно опьянел.

— Мы из штаба, — сказал Степан. — Получили приказ. Завтра в семь ноль-ноль идем обследовать место под новый причал. Для землечерпалки надо обследовать трассу. — Повернулся к Женьке. — В воду идти твоя очередь.

— Есть, товарищ старшина! — дурашливо выкатил глаза Женька. — Слушаюсь, товарищ старшина, рад стараться, товарищ старшина, для вас, товарищ старшина...

— Ты... не дури... — с расстановкой сказал Степан бледнея. — У меня нет звания старшины. А старшиной станции могли и тебя назначить. И хватит пить! Как завтра в воду пойдешь? И тебе, Федя, тоже хватит. Пошли спать.

— Да он еще герой! — заступился за Федора Демыкин. — Он еще столько выпьет. Что вы к нему пристали? Ему в воду не идти. Он сам знает, что делает.

— Сам знаю, — вдруг озлился Федор. — Чего пристали? Сам знаю! Указчики нашлись!.. Сам знаю!

Толик обиженно моргал, глядя то Федора, то на Степана.

— Еще налей мне, — неожиданно приказал Степан Демыкину, не спуская грустного взгляда с Федора.

— Все, — поболтал пустой фляжкой Демыкин.

— Хорошо, — сказал Степан. — Тогда пошли, Толик.

Демыкин спросил, взглянув на Федора:

— Зачем они приходили?

Федор пожал плечами.

— А этот-то, балерун, как хватил кружечку, — хохотнул Женька, — и сразу скис!

— Как бы тебе не скиснуть от этого балеруна, — мрачно предсказал Демыкин. — Зачем они приходили, а? — И ощупал Федора колючим взглядом.

— Придирается новый начальничек, а?

Вместо Федора ответил Женька:

— Еще как! Хуже Макухи. Вылезла свинья из грязи, попала в князи... Видишь, приказывает: хватит пить! Офицер нашелся!

— Придирается, Федя? — снова спросил Демыкин, не обращая никакого внимания на Женькины слова.

Обняв Федора, он вкрадчиво спросил:

— Ну скажи честно, какой из Кондакова старшина! Деревня, пень необразованный! Вот тебе быть старшиной подходит. Ты самая лучшая кандидатура. Образование — десять классов, начитанный, геройски вел себя на грунте. Другой бы загнулся на твоем месте, а ты!.. Тебе надо быть старшиной станции, а не пентюху Степану. Все это можно сделать.

— Как? — спросил Федор, чувствуя, что сейчас Демыкин предложит что-то нечестное.