Безумству храбрых... - Анатолий Пантелеевич Соболев

Анатолий Соболев

БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ... 

Анатолий Соболев

БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ...

Калининградское книжное изд-во, 1972 г.

Серия: "Морской роман"

Обложка: твердая

Формат: 70х90/32 (107х165мм)

Страниц: 288

Художник: Ю. Синчилин

Тираж: 100 000 экз.

БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ...

Повесть

Эта повесть о военных водолазах. Вчерашние школьники, они взрослели и мужали в грозный для Родины час.

Автор семь лет был водолазом, провел под водой более 2000 часов, хорошо знает службу подводных мастеров, и это дало ему возможность написать правдивую повесть о безвестных и мужественных парнях, их работе на дне моря, где каждая минута требует храбрости и душевной стойкости не меньше, чем в бою.

Встретить Победу многим не привелось. Это о них сказал поэт:

Мы были высоки, русоволосы,

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы. 

Водолазам-североморцам посвящаю

Безвестные чернорабочие моря!

Вы не брали городов, не ходили в атаки, рубки ваших катеров не носили ярких звезд по количеству потопленных вражеских кораблей, и, возвращаясь к родным берегам, вы не оповещали залпами орудий об одержанных победах.

Шли бои... Кровавые. Легендарные. Совсем рядом.

А вы чинили разрушенные бомбежкой причалы, латали продырявленные в сражениях корабли, поднимали потопленные.

Громкая воинская слава шла мимо вас, осыпая блеском орденов и медалей матросов с эсминцев, торпедных катеров, подводных лодок...

Вы завидовали им, мечтали о боях и... доставали с затонувших океанских "либерти" опостылевшую тушенку, взрывчатку, ботинки, танки, бочки с лярдом. Отбирали у моря то, что ему удалось поглотить.

И море мстило вам, мстило жестоко за каждую оплошность, за каждый неверный шаг, за минуту слабости или сомнения.

Но оно и ломало ваши характеры, пересоздавая их заново.

Вы мужали не в огне сражений, не в атаках, а в одиночку, на дне моря, в борьбе со стихией, в борьбе с самими собой. Вы теряли детские иллюзии о жизни и познавали, что такое работа, соленый пот, ранняя седина, кровь...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Утро.

Латунное небо низко, льдисто-серый залив на редкость спокоен. Над сопками в белесой дымке пробирается бледное, как слюда, полярное солнце.

Мимо плывут берега: скалистые, поросшие кривыми от свирепого "норда" карликовыми березками. А там, за сопками, — тундра, россыпь гигантских замшелых валунов, тусклая синь льда обдутых ветром озер — окоченевшая, мертвая пустыня.

От залива веет холодом, как из открытого погреба со льдом. Пахнет стылой водой, снегом, мокрым железом палубы.

Федор сидит на бухте шланга, облокотясь на медный водолазный шлем. В ватнике поверх водолазного свитера из толстой серой шерсти он кажется детиной — косая сажень в плечах. Легкий бриз шевелит смоляные кудри, выбившиеся из-под шерстяной фески.

Федор затягивается махорочной цигаркой, по-морскому держа ее в кулаке, щурит темные внимательные глаза на притихший Кольский залив.

Вдали, на просторном рейде, как скала из воды, высится камуфлированная громада линкора.

На траверзе линкора — два эскадренных миноносца, выкрашенных под цвет воды и прибрежных скал. Длинные стволы орудий, красивые обводы корпусов, высокие, откинутые назад боевые мостики. Даже когда корабли на якоре, и то кажется, что они стремительно несутся вперед.

На эсминце под гвардейским флагом отрепетовали сигнал с линкора, и в утренней чистоте далеко разнеслась команда, усиленная рупором: "По местам стоять, с якоря сниматься!"

По правому борту на полубак пробежала боцманская команда. Так бегают на настоящих военных кораблях: на полубак по правому борту, на корму по левому, чтобы море всегда было справа от матроса. А по водолазному катеру ходи как хочешь, хоть по левому на нос, хоть по правому на корму, хоть задом наперед.

Защемило сердце от давнего желания попасть на боевое судно.

Эсминец прошел мимо.

Форштевень, как лемех плуга, мягко подымал и отваливал в сторону свинцовую гладь залива, обнажая изумрудную волну. Пахнуло теплом работающих турбин. Из скошенной трубы знойным маревом струился горячий воздух.

Упруго вибрировала палуба, до глянца надраенная горько-солеными волнами; тускло поблескивала окрашенная сталь; как растопыренные пальцы, торчали стволы орудий главного калибра.

Золотыми буквами: "Гремящий". Первый гвардейский корабль на Севере.

Эх, вот бы где послужить! Поносить бы оранжево-черную — геройскую! — ленточку на бескозырке, послушать бы колокола громкого боя, почувствовать, как бьет в грудь соленый морской ветер!..

Федор подавил вздох.

Могучий красавец уже далеко, бурун за кормой стал выше и белее: эсминец набирал ход.

А тут... топай на своей калоше! Чуть зыбь покруче, начинает астматически задыхаться мотор. Отплевываясь от волны, тащится катер, как старик из бани. Эх, бандура!

Федор с ожесточением кинул за борт махорочный окурок, поводил завистливым и влюбленным взглядом далекий уже корабль-мечту.

Все тише вдали крики чаек,

Все громче винтов оборот...

Скрывается берег, и ветер крепчает,

"Гремящий" уходит в поход.

И только песня осталась. И только качнуло на лениво-пологой волне от эсминца.

Накренясь на борт, догоняет английский транспорт. Иллюминаторы вытаращены со страху. Видать, хватил лиха от немецких субмарин, пока у острова Медвежьего не встретил его советский конвой.

Транспорт сипло рявкнул простуженным в северных широтах голосом и, отдуваясь, протопал мимо. На корме курят долговязые англичане в темно-синих свитерах и регланах, гладковыбритые, с надменными сухими лицами.

Опять свиную тушенку везут англосаксы!

В Мурманске союзнички будут бродить по улицам и продавать сигареты, сульфидин, противопростудный сахар с ментолом. Будут фамильярно хлопать по плечу встречных: "Гуд дей, камарад! Рашен!" А из-под полы вытаскивать порнографические открытки и требовать за них деньги, но только с "мистер Ленин".

В канадках, в ковбойках, с яркими платками на шеях "торгаши" на улицах пляшут джигу, рожденных в духоте портовых таверн, и хватают