Мар. Червивое сердце - Наталья Маркелова

— Куда же она пропала?

«Утонула в Болотах».

— Эгу? — Я расхохотался. — Да Эгу знала Болота лучше кого-либо!

«Но и Болота тоже знали её лучше, чем любого другого. Чем чаще ходишь на Болота, тем больше они проникают в твоё сердце и мысли, а потом вытягивают из них все тайны. Болота позвали старуху голосом человека, на зов которого Эгу не могла не откликнуться».

— Но я не видел Эгу в светящемся шаре.

«А разве ты мог его видеть?»

Я задумался. Дэмон была права, в тот год я пропустил волшебную ночь на Болотах, лежал дома со страшной простудой и бредил.

Я вспомнил, как отчаянно бились той ночью в моё окно болотные огоньки, зовя за собой.

— Так почему ты молчала? Почему не сказала мне правду ещё там, в Доллине? — упрекнул я Дэмон.

«А ты был готов меня услышать? Кроме того, я сказала, что не лгу, но и правду говорю только по собственному желанию или когда спросят. Поверь, иногда выгоднее промолчать. Мне вовсе не хотелось, чтобы ты оставался в Доллине. Бродил бы там, упиваясь своим горем, лелея свою боль. И зачем нам с тобой это? Не знаешь?»

Я закрыл лицо руками, захотелось умереть.

«Я уже говорила, что это самый простой выход».

— Ты читаешь мои мысли?

«Нет, твоё сердце. Сердце гораздо правдивее мыслей. Мысли запутанны, как хвосты мышиного короля. Если бы люди чаще слушали свои сердца и сердца друг друга, а не мысли и слова, в которые эти мысли превращаются, человечество было бы гораздо счастливее».

— Умереть — мой единственный выход?

«И что будет дальше? Ты задумывался? Помнишь, я рассказывала тебе о янтаре? Когда прервёшь жизнь таким образом — это мгновение тоже застынет, и ты останешься в нём навсегда, погружённый в отчаянье и боль последней минуты. Вечно. Ты готов к этому?»

— Что же мне делать?

«Смерть нельзя исправить, а вот жизнь можно. Даже если кажется, что иного выхода, кроме как умереть, не существует, — это обман. За жизнь надо бороться, чего бы тебе это ни стоило, только тогда ты можешь по праву гордиться собой. Ещё одна ложь заключается в том, что ты никому не нужен. В каждом человеке кто-нибудь да нуждается. Вот только вам, людям, почему-то очень не хочется посмотреть по сторонам, а если смотреть некуда, то взять и сделаться кому-то нужными. Ведь это так просто, а главное, важно. Вот только большинство предпочитают оставаться никчёмными, ведь иначе придётся напрячься и измениться хоть чуть-чуть. Да и жалеть себя — это ведь такое удовольствие».

— И кому же может понадобиться такой, как я?

«Ты нужен Стелли, Мир, очень нужен, даже больше, чем ты можешь себе представить».

— И что же мне делать? Как я должен измениться, чтобы помочь ей?

«Для начала делай то, что завещал тебе отец — играй на лютне, которая умеет читать сердца людей».

— Но я пытался!

«Ты играл неправильно. Ты играл людям то, что у тебя на сердце. А это никому не интересно. Люди хотят, чтобы с ними говорили о них самих. Вот тогда они будут слушать тебя раскрыв рты. Вот тогда они вывернут пред тобой свои кошельки и сердца».

— Но как я узнаю, что у них на сердце?

«Ты научишься, уверяю, а для начала у тебя есть я. Всё, что нужно, — это меня услышать».

— Но как?

«Открой мне своё сердце».

— Я не пущу тебя в своё сердце. Нет. Отец и старик из Замка…

«Один всю жизнь просидел в Доллине, — перебила меня Дэмон, — другой оказался никудышным хранителем. Конечно, лучше всего слушать советы этих неудачников».

— Не смей так говорить о них!!!

«Это правда».

— Это всего лишь твоя правда!!! — крикнул я и испуганно затих. Если бы кто-то проходил мимо, то увидел бы безумного карлика, который ругается с пустотой. Голос Дэмон ведь звучал только в моей голове. — А может, я и правда свихнулся, — прошептал я в отчаянии.

«Поверь мне, ты вполне нормален. И тебе вовсе не обязательно впускать меня в своё сердце. Просто слушай. Хотя если бы ты пустил меня, я бы смогла в тебе кое-что подправить. Ты же хочешь стать как все? Вытянуться, похорошеть? Я могу сделать тебя настолько красивым, чтобы в тебя влюблялись все девушки на свете».

— И зачем тебе это?

«Приятно ощущать себя в живом теле. Ты знаешь, я не могу постоянно находиться в человеке, нужно возвращаться в проклятую деревяшку, поэтому тебе не о чем беспокоиться».

— И ты отравишь моё сердце?

«Люди отравляют свои сердца сами — завистью, ненавистью, желанием обладать… И в этом нет ничего необычного, живёт же так большинство».

Дэмон рассмеялась, и смех этот был звонкий и чистый, как вода в роднике, ему хотелось верить.

— Ты не лжёшь, но можешь хитрить, так? — Я заслушался этим смехом, но не дал сбить себя с толку. Я был менестрелем и умел улавливать фальшь в музыке, а смех Дэмон был музыкой, притом насквозь фальшивой.

«Ты умный мальчик. Но если ты разрешишь войти в твоё сердце, то отравить его я смогу только с твоей помощью».

— Нет, я не пущу тебя в себя!

«Как скажешь, Мир. Я подожду. Поверь мне, я умею ждать».

Мне захотелось разбить лютню, но я сдержался. Лютня была не только творением моего отца и единственным, что осталось от него на память, его самым любимым детищем и заветом для меня, лютня была моей последней надеждой выжить. И как бы ни была она опасна, другой надежды у меня всё равно не было. А несмотря на все мои размышления, я отчаянно хотел жить. Кроме того, лютня была моим шансом добраться до Стелли.

ВЕСЬ ДЕНЬ Я БРЁЛ по дороге: ходьба успокаивала, но постепенно я начал выбиваться из сил. Когда нас догнала очередная телега, Дэмон посоветовала:

«Попросись в повозку».

— Я не могу просить. Да и чем я заплачу за проезд?

«Протяни руку и попроси возницу остановиться, ты устал, ты измотан, — настаивала Дэмон, и я действительно почувствовал, что передвигаю ноги из последних сил. — До следующего города пешком тебе не добраться и к вечеру. А насчёт платы не беспокойся, нет никакой нужды платить деньгами. Иногда люди получают гораздо больше, помогая близкому даром. К тому же у тебя есть музыка».

— Добрый человек! — крикнул я вознице. — Пожалуйста, возьмите меня с собой.

Щёки мои пылали от стыда — я не привык просить, — кроме того, страшно боялся отказа.

Дед скосил на меня глаза, подумал секундочку, а потом крикнул лошади:

— Стой! — и, осмотрев меня с ног до головы, вздохнул: — Ну, что с тобой делать, мальчик, садись, весишь ты немного, для Милочки в тягость не будешь. А если ещё и умеешь играть…