Думай, что говоришь - Елена Первушина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, в повседневной речи они выглядят нелепо и смешно. Что подчеркнул Михаил Васильевич Исаковский, написавший такие стихи:
6. «Нанизывание» существительных в родительном падеже, обозначающих связи между понятиями. Снова пример из книги Норы Галь:
«И вот громоздятся друг на друга существительные в косвенных падежах, да все больше отглагольные:
«Процесс развития движения за укрепление сотрудничества».
«Повышение уровня компетенции приводит к неустойчивости».
«Столь же типовым явлением является мотив мнимой матери».
«… блуждание в… четвертом измерении… окончательное поражение, когда подвергаешь сомнению свое… существование».
«… С полным ошеломления удивлением участвовал он мгновение назад в том, что произошло…»
Это не придумано! Это напечатано тиражом 300 тысяч экземпляров. Слышишь, видишь, читаешь такое – и хочется снова и снова бить в набат, взывать, умолять, уговаривать: берегись канцелярита!»
Прошло уже не одно десятилетие, тиражи стали значительно меньше, а ошибки остались «в неприкосновенности». И в современных книгах можно прочесть:
«Меры, применяемые для повышения уровня культуры речи молодежи»
или
«Автор предлагает удачную форму подачи материала методики построения процесса речевого взаимодействия ученика и учителя»
и даже
«За счет улучшения организации погашения задолженности по выплате зарплаты и пенсии, улучшения культуры обслуживания покупателей должен увеличиться товарооборот в государственных и коммерческих магазинах».
Но это еще «научные» или «официальные» тексты – мы привыкли к тому, что они звучат «немного не по-человечески». (Хотя привычка эта – плохая, мы понимаем, что авторы таких опусов не всегда «свободны в выражениях»). А каково придется читателю, когда он встретит подобного монстра в литературе, гордо именующей себя художественной? Например:
«По обеим берегам канала возвышались рахитичные структуры жилых построек высотой в пять этажей».
Может быть это – уникальный авторский стиль? Нет, это канцелярит в тяжелой форме!
7. Есть еще один особенный уродец, порожденный официальной речью – своего рода крошка Цахес, весь скрюченный от канцелярита. Это выражение «некоторые из которых». Кажется очевидным, что такому обороту не место ни в художественной, ни в официальной речи, его можно допустить лишь по большой невнимательности, и он неизбежно должен быть вычеркнут при правке самим автором, не желающим оскорблять глаз редактора и расписываться в совей полной беспомощности. Так ведь нет же! Этот оборот попадается в текстах – хотя и не часто, но все же регулярно.
«На столе было много блюд, некоторые из которых были вегетарианскими».
«На выставке было представлено много картин, некоторые из которых написал Ван Гог».
«В библиотеку поступили новые книги, некоторые из которых пока еще не внесены в каталог».
И даже: «Солнце Пса колыхалось сверху и снизу. Недалеко от него были видны очень яркие звезды, некоторые из которых, если судить по расцветке, являлись планетами».
«Звезды, которые были планетами» само по себе звучит – нет, не фантастично – безграмотно. А оборот «некоторые из которых» окончательно убеждает нас в том, что автор сам толком не понимал, что пишет.
Не устану повторять: именно в этом и заключается главный секрет грамотного, красивого и понятного текста. Его автор всегда понимает, какие слова он употребляет и почему. Причем, «всегда» – в самом что ни на есть дословном смысле этого слова. Как опытный наездник не теряет контроля над норовистой лошадью, как дрессировщик всегда следит за тигром во время выступления, так и писатель не может позволить себе расхлябанности и невнимательности. Но его работа все же не так опасна, как у дрессировщика. У него есть преимущество: шанс вернуться к тексту и, посмотрев на него свежим взглядом, исправить ошибки. И такую возможность нужно ценить!
* * *
Давайте попробуем помочь тем «уродцам», которых я упоминала в качестве примеров канцелярита. Перепишем их заново, используя самые простые слова и обороты. Я начну, а потом вы попробуйте сами!
Есть, однако, болезнь, которая, на мой взгляд, может быть еще страшнее канцелярита. Это пристрастие к излишним красивостям.
Вы, вероятно, уже поняли, что я обожаю романы Тургенева. И люблю ставить его в пример начинающим писателям, потому что именно в его книгах вы найдете самый чистый и точный, струящийся, как вода, русский язык. А еще меня поражает смелость и писательское упорство этого писателя.
Его «Записки охотника», опубликованные в журнале «Современник» в 1847–1852 годах сразу принесли ему славу. Все понимали, что молодой писатель нашел свою тему, он пишет о тех, кого хорошо знает и любит: о крестьянах его родной Орловской губернии и о помещиках из старых «дворянских гнезд». И в самом деле, эти герои надолго поселились в его произведениях. Повести «Затишье», «Фауст» и «Поездка в Полесье», романы «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» – везде мы видим одни и те же пейзажи, одни и те же лица и, что самое замечательное они нам не надоедают. Но, кажется, Тургеневу было этого мало. Он искал нового героя, причем не «идеального человека», которого мгновенно полюбили бы читатели, и не подобного Пушкинскому Онегину «доброго малого, как вы да я, как целый свет», а героя, глубоко ему чуждого и, возможно, пугающего самого автора. Именно эта способность «двигаться в том направлении, в котором растет твой страх» и восхищает меня в Тургеневе.
В романе «Рудин» (1855 год) герой выглядит бунтарем и возмутителем спокойствия, но на самом деле «сделан из того же теста», что и помещики, которых эпатирует своими речами. Неожиданно для самого себя, он оказывается просто резонером и пустышкой. И чтобы доказать себе свою состоятельность, ему приходится уехать из России во Францию и погибнуть на баррикадах во время революции 1848 года.